— Если ведьма не разрушит этих оков, — сказал Мирандола, обращаясь к Лоренцо и Джулиано, — тогда ему сможет помочь только Симонетта.

— Как это? — спросил Лоренцо.

— Больной дух Сандро может быть очищен, если он сумеет восстановить связь с объектом своих стремлений — Симонеттой. Но чтобы сделать это, Симонетте придется вобрать в себя образ, отравляющий Сандро. — Он помолчал и добавил: — Можно только надеяться, что душа в нем не умерла. Если же это случилось, то он живет лишь благодаря объекту своих устремлений, и тогда он потерян для нас.

Суеверие, подумал Леонардо, но суеверие опасное.

— А что же будет с Симонеттой?

— В итоге она заберет себя — свой образ — назад. Но этот образ, созданный душой Сандро в муках меланхолии, заражен. Это не истинное отражение Симонетты. Она словно бы примет яд.

— Тогда этого нельзя допустить, — резко сказал Лоренцо.

— Однако, — продолжал Мирандола, — возможность ее исцеления, снятия чар весьма велика, если начать лечение немедля. Это очень рискованно, но противоядие существует. Вы также должны понять, что, если душа нашего Сандро уже зачахла, он умрет, когда Симонетта отнимет образ, созданный им.

В этот миг в комнату вошла ведьма, и Леонардо едва не задохнулся от вони. Она склонила голову перед Лоренцо и Мирандолой и сказала:

— Я ничего не обещаю, господа.

Но Мирандола, словно не заметив ее, подошел к постели.

Устремив взгляд прямо в глаза Сандро — или на фантом, отраженный в его глазах, — он произнес:

— О верховный владыка священного имени, о повелитель Сатурн, ты, кто холоден и бесплоден, суров и лишен сострадания; ты, кто мудр и непостижим, кто не ведает ни наслаждений, ни радости, кому открыты все уловки и хитрости божественного обманщика, кто несет процветание или гибель, наслаждение или страдание! О Сияющий Отец, прошу тебя, в своей доброте и благоволении позволь своим слугам исцелить ослабевшую, оскверненную душу этого человека от его фантомной болезни!

Сандро дрожал, плотно закрыв глаза. Потом начал мотать головой из стороны в сторону, словно у него опять начинался приступ.

— Привяжите его руки и ноги к кровати, — приказала ведьма. — Да поживее, пока он опять не потерял сознание!

Леонардо воспротивился, но Мирандола кивнул слугам, и они сделали то, что велела старуха. Пока Сандро привязывали, Лоренцо сказал:

— Леонардо, это тяжко для нас всех, но у нас нет выбора, если только мы не хотим, чтобы наш друг умер.

Леонардо не мог объяснить Лоренцо или кому-нибудь другому из присутствующих, что колдовство не сработает; и особенно опасно было противоречить молодому графу Мирандоле, любимцу Великолепного.

Когда это издевательство закончится, он сам позаботится о Сандро.

А ведьма между тем не теряла времени. Она бросила в огонь два перевязанных бечевкой мешочка. Они вспыхнули и затрещали, источая дым, пахнущий травами, благовониями, муравьиной кислотой и смолой. От дыма щипало глаза, а пламя меняло цвет, и в нем проступали какие-то смутные образы.

У Леонардо закружилась голова, словно он слишком много выпил, на грани его зрения замелькали образы, тени. Он был уверен, что ведьмины курения предназначены для того, чтобы затуманить головы тем, кто их вдыхает, а потому отступил от огня и прикрывал рот и нос рукавом, покуда дым не рассеялся.

Ведьма обошла кругом постель Сандро и принялась резким голосом ругать его. Она называла его евреем и подставляющим зад содомитом; она чернила Симонетту, предмет его страсти, называя ее сукой, потаскухой, продажной стервой; она склонялась над ним, отбросив накидку, и ее груди, отвисшие как вымя, болтались нелепой пародией чувственности. Потом она заговорила громче, закричала, тряся его за плечи:

— Твоя баба — подстилка, соска, давалка! — Она заползла на постель и устроилась над головой Сандро, широко распялив тощие корявые ноги. — Глянь-ка на мою щелку, говнюк! — И по-девичьи тонким голоском спросила: — Так ли хороша ее плоть, как моя?

Ведьма задрала платье, обнажив промежность, и вытащила смоченную менструальной кровью — не ее собственной, конечно же, — тряпку, которая была обмотана вокруг ее талии.

— Сдирайте занавеси с окон! — крикнула она Мирандоле.

— Это для того, чтобы высвободить фантом маэстро Сандро, — прошептал Никколо.

Леонардо в отвращении затряс головой.

— Не думаю, чтобы на это стоило смотреть дальше.

Но Никколо, словно не слыша его слов, отошел на другую сторону комнаты.

Мирандола срывал с окон плотные занавеси, всякий раз повторяя: «Deus lux summa luminum»[34]. Слабые лучи уходящего дня проникли в комнату, такие же прозрачные и неощутимые, как на картинах Сандро, одна из которых стояла сейчас у стены. Это была «Весна», и танцующие грации, изображенные по описаниям Апулея, казались сотканными из света. Эти фигуры не имели телесности; то были сияющие духи, ангельские, невыразимо прекрасные видения — фантомы Симонетты, порожденные разумом Сандро.

Возможно, ведьмин дым все же поразил зрение Леонардо, потому что ему почудилось, что фигуры едва заметно движутся: они жили и страдали, захваченные двухмерным безвременьем картины.

Мотая вонючей тряпкой перед лицом Сандро, ведьма восседала у него на груди и похотливо постанывала. Потом бросила тряпку ему на лицо и забормотала:

— Твоя баба свинья, дрянь, грязнуля… вот как это, как это… Проклятие естества — вот что она такое.

Потом она на коленях отползла назад и ввела в свою промежность его пенис.

Глаза Сандро были раскрыты; казалось, он смотрит прямо на нее.

Только эти глаза и казались живыми…

Подвигавшись на нем в гротескной пародии на соитие, ведьма в конце концов сдалась. Все еще раскорячась над больным, словно четырехлапый паук, она обернулась к Мирандоле и Лоренцо и сказала:

— Это не человек, а дьявол! Ему не поможет ничто.

Она слезла с Сандро и спустилась с кровати, затем выплыла из комнаты с видом высокородной дамы, которую только что незаслуженно оскорбили.

К ужасу и отвращению Леонардо, Сандро возбудился — все еще дрожа и бормоча имя Симонетты.

Когда Мирандола возвратился с Симонеттой, Леонардо не осмелился слишком настойчиво протестовать, чтобы Лоренцо не догадался об их отношениях: это наверняка будет более опасным для Симонетты, чем все эти колдовские штучки. При виде Симонетты Лоренцо застонал, но тут же застыл, взяв себя в руки, чтобы послужить примером своим спутникам. Джулиано молча стоял рядом с братом.

— Не желаешь ли, чтобы все ушли из комнаты? — спросил Мирандола у Лоренцо.

— Мы можем помешать исцелению Сандро?