– Вы, эта, тут, на Сабринку не сильно… эээ… зырьте, – предупредил их Пехота, захлопывая дверь.

Крадемся по коридору, соблюдая конспирацию, – вдруг «классуха» где стоит, не дает разбушеваться молодым гормонам. Все вроде нормально, без палева. Тут и девушки в двери уже торчат. Тоже принарядились в какую-то цветастую э-э-э эротичную одежду. Романтика поперла. Лижем мороженое, в карты в «пьяницу» играем. То я Ленку за бампер щипну, то Пехота по фейсу от Зинки отхватит, красота! Раскричались мы что-то, как стая обезьян. А тут и стук в дверь.

– Катька пришла, ховайтесь, пацаны, – боятся девки, – щас «люлей» вломит нам, за романтику, за то, что Пехота нас за буфера щупает.

Страшного-то ничего, но все равно как-то… боязно. Смотрю, а у девок шкафы, встроенные в стенку, в них всякую одежную шнягу вешают – ну, типа там, косынки и лиф… ну, всякие такие штуки.

Я бешеным кенгуру ныряю в первый попавшийся шкаф и сижу, не отсвечивая, среди платьев, трусов, носков и прочей ерунды. Пехота истинно джентльменским движением, не прекращая процесс лизания (мороженого), ныряет в другой шкаф, в котором из предметов одежды – одинокая косынка. Сидим мы рядом друг с другом, разделенные стенкой и боимся потихонечку-потихонечку. Пехота под нос что-то незнакомое напевает, типа «В рот вам ноги, не боюсь я морозов, беззащитны трусы». Во думаю, гребанулся, про «Модерн Токинг» забыл, осел меломанистый.

А то, оказывается, не Катька пришла, а ее соглядатайша Ирка Пенкина, одноклассница наша. Овца еще та, сама из себя баба-то видная, но уж больно пафосная – на понтах, короче. При слове «черт» морщится, а при слове «сука» бежит закладывать матерщинника. Ладно бы каркалыга была с носом-сливой, задним бампером-вафельницей. Мы, ровесники, для нее истинный моветон и мелкотня. Так что, несмотря на приход вместо Катьки Ируси, мы не вылазили из своих шкафных нор, от греха подальше: наврет еще Катьке, а та устроит комсомольское собрание и начнет нас, двух казанов-комсомольцев, чехвостить. Ну ее, потрещит Ирка с бабами да уйдет. Однако то, что я услышал, привело меня к состоянию тихого охреневания.

– Копать-колотить, бабы, хрена вы тута ржете, как кобылы некультурные? – громко возвестила Ируся.

И это из уст отличницы и сексотки! Зинка с Ленкой сперва икнули, а потом стали неистово ржать. Ну, а что ж, Ирочка-то не видит меня и Пехоту, заседающих в шкафу, вот и «жжет глаголом».

Ирочка, возомнив, что «телки» прутся от ее изящной словесности, продолжала крыть всю округу, не забыв при этом добавить, что пофиг ей на Катьку, она сейчас пойдет в душ и сладостно помечтает на фотку чувака, игравшего в английском фильме «Робин Гуд». Зинке и Ленке совсем похреневело от смеха. Стенка, за которой сидел Пехота, начала трястись – то ли любитель Гомаса Андерса сплясать решил, то ли слова новой песни вспоминал. На лошадиный смех трех «телок»… тьфу ты, девушек, вскорости последовала реакция – дверь снова затряслась от ударов.

– Девочки, прекратите немедленно, что у вас тут происходит, открывайте сейчас же! – Это уже горланила Катька.

Девки, немедленно заткнувшись и сделав лошадиные лица, тут же открыли дверь.

– Катерина Ивановна, тут все хорошо, я девочек проверила. Мы вспоминаем сегодняшний случай на фабрике, – залебезила Пенкина.

– Тише надо, девочки, тише… А ну-ка, откиньте одеяла от кроватей, вы там мальчиков не прячете?!

Пенкина, сделав надменный вид, откинула покрывала. Ясен пень, под кроватями не было никого, мы ж в шкафу сидим.

Катька хмыкнула и мощным движением распахнула дверки моего шкафа. Я даже не успел подумать: «Капец!»

Но, странное дело, из-за платьев и лиф… короче, какой-то штуки, упавшей мне на «башню», мою физию «классуха» не узрела.

– Пусто, – резюмировала Катька и, захлопнув дверку, тут же открыла второй шкаф.

Ну, а там сидел Пехота и смачно лизал мороженое, бешено вертя языком и улыбаясь «классухе». Ради антуража полного дебила он повязал косынку на голову, на манер старенькой бабки.

– Пихо-о-о-отин, – возопила Катька, – что ты тут у девочек в шкафу делаешь, негодяй, бесстыдник!

– Мороженое лижу, ум-м-м, – отвечал Пехота, обворожительно улыбаясь и пытаясь разгладить языком брови.

– Пшел вон, негодяй! – Катька вытащила за шиворот Пехоту и начала выкидывать его за дверь.

– Белые розы, белые розы, беззащитны шипы, – пропел Пехота и, не снимая косынки, стартанул по-спринтерски в коридор.

– Стоять, скотина, – заорала Катька и мощным рывком последовала за ним, подобрав подол халата.

– Ну, вы, козы, охренели! Я им тут про сладостно помечтать на того чувака, который в «Робин Гуде» играл, а тут Пехота в шкафу весь в мороженом, он же все слыша-а-а-л ааа, ууу… трубно завыла Пенкина. Ленка с Зинкой снова заржали. Я, уставши сидеть в шкафу, вылез, снимая лиф… ну, какую-то штуку с головы.

– Пенкина… э-э… ночная фея, потом нашим спортсменам фотку дашь, а то они Сабринку уже всяко-разно замечтали.

– Ой, капе-е-е-ец, – сказала Пенкина и упала в натуральный обморок.

Потом, чуток попозже, когда кончились разборки «классухи» с извращенцем Пехотой, я спросил его:

– Слышь, чо ты там в шкафу пел?

– Осел ты, ни фига не шаришь! Это ж самый модняк – «Ласковый май»…

Мы с Федосом заржали как кони, и Саня, не замечая сам за собой, смачно выматерился. От восторга.

– Минус сутки с меня, – тут же вставил «радюга» и хмыкнул. Федосов одобрительно махнул рукой и снова полез под плащ-палатку что-то шифровать.

Зеленый так и не проснулся. В поселке почему-то хором залаяли собаки. Наверное, тоже выражали одобрение. Я достал из скрутки таблетку сухого спирта, из мелких камушков соорудил «таганок» и принялся кипятить во фляжке чай. Завтра наверняка будет денек не из легких. Хорошо, что мы в подгруппе обеспечения. Впоследствии оказалось, не очень-то и хорошо. Даже совсем не хорошо. Но это, как говорится, к делу не относится. В наушнике продолжал завывать Шатунов, напоминая о безразвратно прошедшей школьной юности.

Мотыль, открывая квартиру, чувствовал, как глухо бьется в груди сердце. Нет, не от бега, бегал Женя – дай бог каждому; скорее всего, от неясной тревоги и смутного чувства надвигающейся беды.

А в квартире царила умиротворенная и непринужденная обстановка. Два бывших сослуживца старшины первой статьи Евгения Мотыля сидели на кухне за большой бутылью молодого вина и в голос орали друг на друга.

– Мля, идиот ты!!! Пехота – это царица полей, училище у меня О-Б-Щ-Е-В-О-Й-С-К-О-В-О-Е, – пытался говорить внятно и раздельно заплетающимся языком нынешний курсант и бывший матрос-водолаз по кличке Брейк.

– Да «сапог» ты, натуральный «портяночник», ты и на пункт из «сапогов» пришел, – корил Брейка Степан Падайлист.