– Он подозревает, что среди адептов есть шпионы? – поинтересовалась Телиопа. – И именно для их обнаружения придумал такое правило?

– Вероятно.

Сестра обычно избегала смотреть в глаза, но в те редкие моменты, когда она удостаивала чей-то взгляд ответом, то смотрела с особенной интенсивностью – как птица, нацелившаяся подцепить червяка.

– Ты хочешь сказать, что отец ничего и тебе не сообщил?

– Нет.

– Он соблюдает собственный запрет? Мама… отец покинул нас?

Юный принц бросил игру в саду. Даже затаил дыхание, настолько глубоко проникся надеждой. Сколько Келмомас себя помнил, его богоподобный отец всегда внушал ему страх и ненависть. Воин-Пророк. Аспект-император. Единственный истинный дунианец. Все природные способности, рассеянные в его детях, сконцентрировались и усовершенствовались в нем за годы жизни. Если бы не требования его положения, из-за которого император больше напоминал постоянно приближающуюся и удаляющуюся тень, то он непременно разгадал бы сокровенную тайну Келмомаса, которую тот лелеял с младенчества. Тайну, которая придавала ему сил.

Пока ничего не менялось, это был вопрос времени. Он бы вырос, как его братья и сестры, и так же поплыл по течению, как и они, от душной материнской опеки к жесткой дисциплине отца. И однажды отец, заглянув глубоко в его глаза, увидел бы то, что не видел еще никто. И тогда, Келмомас знал, он обречен…

Но что, если отец бросил их? Или даже лучше: что, если он умер?

«Он владеет Силой, – прошептал голос. – Пока он жив, нам нет спасения…»

Эсменет вытерла слезы. Вот, понял принц-империал. Вот почему мать ударила его накануне! Вот почему этот толстый дурак, Пансулла, так легко вывел ее из себя, а вести из Шигека так встревожили…

«Если отец ушел…» – осмелился сказать внутренний голос.

– Это было бы ясно, – произнесла она с каким-то надрывом. – Боюсь, все это как-то связано с твоим дядей.

«Тогда мы спасены».

– С Майтанетом, – уточнила Телиопа.

Императрица постаралась обуздать свои чувства, глубоко вздохнув.

– Может, это… какая-то проверка. Как история о Гаме…

Келмомас тоже помнил этот миф. Гам был королем, который пустил слух о своей смерти, чтобы проверить честность своих четверых сыновей. Принц хотел было крикнуть «знаю, знаю», чтобы понежиться в лучах материнской гордости, но прикусил язык. На миг ему показалось, что сестра строго глянула на него.

– Но это вовсе не обязательно связано с дядей, – сказала Телиопа. – Возможно, это Консульт что-то подслушал из наших разговоров…

– Нет. Тут замешан Майтанет. Я это чувствую.

– Я вообще редко понимаю отца, – призналась Телиопа.

– Ты? – воскликнула императрица с горькой усмешкой. – Так чего же говорить о твоей бедной матери!

Келмомас рассмеялся именно так, как она ждала.

– Подумай, Телли. Отец, несомненно, знает о распрях между нами, его женой и родным братом, так зачем же ему потребовалось оставить нас тут с ним вместе?

– Ну уж это проще про-простого, – ответила Телиопа. – Оттого, что он верит, что лучшим решением будет то, которое ты примешь са-сама.

– Совершенно верно, – согласилась мать. – Он почему-то считает, что мое неведение окажется для меня спасительным…

В голосе ее послышалась задумчивость. Несколько секунд взгляд ее блуждал по предметам внутри Сакральной Ограды, после чего она тряхнула головой в порыве ярости и отвращения.

– Будь проклят твой отец и его махинации! – вскрикнула она так громко, что стражники у колоннады оглянулись. Эсменет панически подняла глаза к небу.

– Будь он проклят!

– Мама? – осторожно позвала Телиопа.

Императрица опустила голову и вздохнула.

– Со мной все хорошо, Телли. – Она оделила дочь горестным взглядом. – Мне не важно, что ты там читаешь на моем лице…

Она не договорила, слова повисли на языке. Келмомас даже задержал дыхание, настолько в ритме материнских чувств он теперь жил.

– Телли… – продолжила она, заколебавшись лишь на несколько мгновений. – Ты можешь… можешь прочесть его истинные намерения по лицу?

– Дяди? Только отец способен на такое. Отец и…

– И кто?

Телиопа помедлила, словно взвешивая, насколько будет мудро ответить честно.

– Инрилатас. Он бы разглядел… Помнишь, отец когда-то тре-тренировал его…

– Кого отец тренировал? – выкрикнул Келмомас с ревностью младшего брата.

– Кел, успокойся.

– Кого?

Эсменет сделала знак Телиопе и обернулась к сыну. Голос ее был строг, но в глазах читалось обожание.

– Твоего старшего брата, – объяснила она. – Отец надеялся обучить его искусству разгадывать чувства в других, чтобы научиться обуздывать свои.

Она вновь повернулась к дочери.

– А предательство? – спросила она. – Сумел бы Инрилатас разглядеть измену в такой коварной душе, как у Майтанета?

– Может быть, мама, – ответила бледнокожая дочь. – Но, полагаю, во-вопрос скорее не в том, сумел бы он, а согласится ли.

Священная императрица всего Трехморья пожала плечами, и на лице ее проступили все страхи, которые постоянно сжимали ей сердце.

– Мне нужно знать. Чего нам терять?

Поскольку Эсменет было пора идти на совещание с генералами, юный наследный принц обедал один – насколько вообще ребенок его статуса мог остаться наедине с собой. Келмомас выходил из себя, даже когда понимал причины отсутствия матери, и вечно изводил рабов, прислуживавших ему, считая именно ее виновной за каждый удар, который наносил.

Позже этим же вечером он вытащил из-под кровати доску и продолжил работу над своей моделью. Поскольку предательство дяди – тема дня, мальчик решил изобразить Храм Ксотеи, величественное центральное сооружение Кмиральского храмового комплекса. Он принялся вырезать и обстругивать миниатюрные колонны маленькими резцами, которые мать подарила ему вместо готовой модели.

– Человек вознаграждается своими творениями… – сказала она тогда.

Безошибочно, не прибегая ни к каким измерениям, принц вырезал их не только абсолютно одинаковыми, но и в точной пропорции к остальным строениям, которые уже закончил.

Он никогда не демонстрировал свою работу матери. Знал, что она встревожится его способностью с первого раза охватывать взглядом какое-то место, погружаясь в него со всех сторон, и постигать его сущность, подобно птице, пролетающей над ним.

Подобно Отцу, владеющему всем миром.

И к тому же если бы Келмомас показал свой город матери, то сжечь его, как он намеревался, уже было бы сложнее. Эсменет не нравилась его страсть к поджогам.