ответил хозяин. — Больно человек жаден, ему очень много надобно. — и развел руками, показывая, как много надо жадному человеку.

Хан, сидевший все это время неподвижно, глянул на хозяина недобро, покосился на Сынка:

— Так что, барин, есть будем или разговаривать?

— Ишь, — Сынок покачал головой, — пролетариат свой кусок требует. Неси, любезный, и… — он кивнул в сторону двери, у которой сидел оборванец, — не сочти за труд.

— Сей минут, в лучшем виде. — Хозяйчик поклонился, подбежал к оборванцу, забрал пустую кружку, что-то зашептал сердито. Оборванец поддернул штаны, смачно сплюнул и, насвистывая, вышел на улицу. Остановился у стоявшего неподалеку от закусочной извозчика.

— Эй, ямщик, гони-ка к «Яру»!

Извозчик взглянул на рваную тельняшку, чумазое лицо и нечесаные волосы и отвернулся.

— «Я ушел, и мои плечики скрылися в какой-то тьме». Счастье свое не проспи, ямщик. — Оборванец вновь поддернул штаны и направился в сторону Тверской, свернул в Гнездниковский, вошел в здание Московского уголовного розыска, который большая часть москвичей называла МУРом, а меньшая — «конторой». Здесь оборванец зашел в один из кабинетов, где за огромным столом сидел солидный, уже пожилой мужчина в пенсне.

— Разрешите войти, товарищ субинспектор? — Оборванец щелкнул каблуками.

— Вы уже вошли, Пигалев. — Мелентьев снял пенсне и начал протирать его белоснежным платком.

Агент третьего класса Семен Пигалев работал в уголовном розыске уже пятый месяц и мог быть самым счастливым человеком на свете, если бы не фамилия, к которой редкий человек мог остаться равнодушным.

Субинспектор Мелентьев никогда не позволял себе шуток по этому поводу, произносил фамилию Семена уважительно, без ухмылочек и многозначительного подмигивания. Семен взглянул на него с благодарностью и доложил:

— Объекты, — Пигалева хлебом не корми, дай ввернуть ученое слово, — ушли от конвоя, дождь переждали в закусочной на Трубной, заказали обед. Я оставил там Серегу Ткачева, велел глаз не спускать.

Мелентьев и бровью не повел, хотя знал, что кучером в пролетке сидел агент первого класса, работающий в угро шестой год и, не в пример Пигалеву, человек опытный.

— Благодарю вас, Пигалев. Приведите себя в порядок и доложитесь Воронцову.

— Слушаюсь. — Пигалев распахнул дверь и чуть не столкнулся с входящим в кабинет сотрудником, который в форме рядового милиционера час назад конвоировал Сынка и Хана.

— Как здоровье, Василий? — с издевкой шепнул Пигалев. — Головушка бо-бо?

Василий Черняк, среднего роста, с выправкой кадрового военного, перетянутый ремнями, с влажными после мытья волосами, взглянул на Пигалева недоуменно и развел руками, как бы говоря: совсем обнаглел, братец. Семен понял товарища и поспешил убраться, а Черняк вошел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь, сказал возмущенно:

— Мы так не договаривались, Иван Иванович! Я боевой командир Красной армии, орденоносец!

Мелентьев надел сверкающее пенсне, оттянул пальцем крахмальный воротничок и вздохнул.

— У меня сын недавно родился. — Черняк осторожно дотронулся ладонями до головы, казалось, он сейчас ее снимет и поставит перед субинспектором как вещественное доказательство творящихся безобразий. — Сын, Иван Иванович! Он маленький, ему отец нужен, даже необходим.

— И чем же это вас? — поинтересовался Мелентьев, пенсне надежно скрывало его смеющиеся глаза, а тон был участлив безукоризненно.

— Чем-чем, — смутился Черняк, — кулаком! Меня в девятнадцатом один беляк рукояткой нагана шарахнул, я качнулся, и только. А тут…

— Возраст, батенька. — Мелентьев указал на стул. — Как я понимаю, вас ударили. Кто именно?

— Чернявый, как молотком…

— Так-с. — Мелентьев смотрел испытующе. — Значит, Хан сбил вас с ног и преступники скрылись?

— Вы сказали: в случае побега стрелять только в воздух, что бить будут — разговора не было. — Черняк хотел покачать головой, но не решился: в виске тихонечко покалывало.

— Упустили, значит, — Мелентьев покачал головой, — случается, на первый раз оставим без последствий. Надеюсь, в дальнейшем, Василий Петрович…

Черняк медленно поднялся, дважды открыл и закрыл рот, наконец, поборов возмущение, сказал:

— Что же это? Как же такое получается? Нет, — он прижал руки к груди, — вы не говорили, что побег будет точно, но я так понял.

— И совершенно напрасно, уважаемый Василий Петрович. — Мелентьев встал и вышел из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Мы не для того задерживаем преступников, чтобы вы их отпускали.

— Бросьте. — Черняк махнул рукой и сел на стуле удобнее. — А чего это меня в конвойные определили? И Сенька Пигалев, что вышел от вас, вчера мне калякал… который из беглецов наш-то?

— Товарищ Черняк, — прервал его Мелентьев, выглянул в коридор и громко сказал: — Пигалева к Старику! Срочно! — Он отлично знал, что его за глаза называют в розыске Стариком.

Мелентьев прошелся по кабинету, остановился около Черняка и молча на него смотрел до тех пор, пока молодой сотрудник не догадался встать. «Который из беглецов наш-то?» — вспомнил Мелентьев, и ворот крахмальной рубашки стал ему тесен. Раньше, в сыскном, не то что такой вопрос задать, даже намекнуть начальству, мол, догадываюсь кое о чем, никто не посмел бы. Мелентьев взглянул на молча стоявшего Черняка безразлично, позвонил заместителю начальника отдела по борьбе с бандитизмом МУРа.

Начальник Мелентьева Воронцов был из матросов, работал в уголовном розыске с двадцатого года, Мелентьев же занимался сыском уже четверть века, и Воронцов этого не забывал. Он учился у опытного сыщика азбуке разыскного дела, порой был ему лучшим другом, а когда происходил очередной конфликт, бывший матрос старался с Мелентьевым не встречаться и не разговаривал с ним неделями. Затем все возвращалось на круги своя, и Воронцов прятался от подчиненных и начальников в этом кабинете, слушал, как субинспектор ведет допросы или просто беседует по душам с каким-нибудь старым уголовником. Мелентьев относился к Воронцову ровно, в периоды дружбы чуть иронически, во время ссор подчеркнуто официально.

Вчера, когда уточнялись детали предстоящей операции, Воронцов с Мелентьевым во мнениях не сошлись, бывший матрос кричал, а бывший царский сыщик, как обычно, молча смотрел в окно. Из Петрограда в МУР поступили данные, что в Москве в ближайшие дни готовится ограбление банка и проходит по сообщениям рецидивист-медвежатник по кличке Корень.

— Где готовится ограбление? Когда? — выложив Мелентьеву суть дела, спросил Воронцов. — Ты, субинспектор, главная наша мозга, думай.

— Ввести сотрудника в уголовную среду, — ответил Мелентьев. — Попросить человека из Петрограда, чтобы его наша клиентура не знала, легендировать и ввести в среду. Надо искать Корня. Я его знаю, серьезный гражданин.

— В Питер я даже обращаться не буду. Стыдно! — Воронцов погрозил пальцем, потом загнул его — такова была его обычная манера счета. — Кто такой Корень? Где его искать? — Он загнул еще два пальца, затем распрямил пятерню, хлопнул по ней другой и начал потирать руки. Все это означало, что счет Воронцов окончил.

Константин