– Я уже объяснил, для чего. Чтобы передвигаться в зоне АТО, беспрепятственно собирать информацию.

– Какую информацию? У русских были беспилотники, они постоянно получали данные со спутников. У них все было. Ну какую информацию им мог собрать Голоднюк?

– О реальном состоянии украинской армии.

– О реальном состоянии украинской армии… – затриманный захохотал и тут же закашлялся, – да это состояние знала последняя собака. Ни хрена нет, необученный личный состав, не хватает всего, начиная от снарядов и заканчивая носками. Это все знали!

– Так, хватит. Вернемся к Степановой. Когда вы с ней познакомились?

– На Майдане. Немного знал и до этого… она была журналисткой.

– Какие у нее были взгляды?

– Она была на Майдане.

– На Майдане много кто был. Какие у нее были взгляды?

– А ты-то там был?

– Нет!

Конвоир снова остановил руку, занесенную для удара.

– Нет. Я был в Тернополе, мы захватывали здание МВД.

– Когда все уже было ясно…

– Ну а сейчас давайте проясним с вами. Повторяю вопрос – какие были взгляды у Дианы Степановой?

– Она была патриотом Украины. И не на словах, а на деле. Мало кто сделал для Украины больше, чем она.

– Почему она контактировала с Россией?

– Что значит – контактировала с Россией?

– Она принимала деньги из России. Вот распечатка. Более пяти миллионов рублей за две тысячи четырнадцатый год.

Затриманный плюнул.

– Языком слизывать будешь, – прогудел за спиной конвоир.

– Это были деньги тех, кто поддерживал нас в России.

– Или это были деньги ФСБ?

– Какое ФСБ? – презрительно сказал затриманный.

– Обычное. Вот, почитаем дальше… во время съезда волонтеров я увидел Диану Степанову и подошел к ней. Мы знали друг друга по Майдану и ранее. В разговоре со мной Степанова высказывалась резко антиукраински, в частности, сказала, что законно избранные органы власти зрадили Украину, и в будущем только те, кто был на Майдане, должны иметь право занимать высокие государственные посты…

– Что вы врете… – презрительно сказал затриманный. – Степанова не могла такое сказать никогда.

– Слушайте, слушайте… Степанова сказала, что законные органы власти Украины, в частности президент Украины и Верховная рада Украины, полностью утратили доверие народа Украины и будут свергнуты самое большее к февралю две тысячи пятнадцатого года, и Движение волонтеров создается как будущий кадровый резерв третьего Майдана. Она также сказала, что всю действующую власть Украины надо уничтожить. Я спросил, что она имеет в виду, она сказала, что мусорными баками тут не обойдется. По этому разговору я понял, что Степанова является одним из тех агентов, о которых мне говорил Юрий.

– Бред.

– Степанова не была антиукраински настроена?

– Послушайте, да мы все видели, что революция гидности пробуксовывает, что не принимаются нужные стране законы, что недостаточно снабжается армия, мы все это видели и говорили об этом.

– Ну, вот. Сами признались в антиукраинских взглядах.

– Это не антиукраинские взгляды. Это любовь к Украине. Которую вам не понять.

– Ваша любовь, – сказал следователь, – сродни любви педераста. Она омерзительна. Украине не нужна такая любовь.

– А что ты сделал ради любви к Украине, а? – спросил затриманный.

Следователь мигнул – и конвоир повалил его на пол и начал топтать ногами…

После восьми дней в тюремной больнице его снова повели на допрос.

Новый следователь был постарше, с проседью в волосах. Он отпустил конвоира и толкнул по столу початую пачку сигарет.

– Курите.

Задержанный покачал головой.

– А почему? Не курите? В личном деле написано другое.

– Нет. Легкие отбили.

– Упали в камере… – сочувственно сказал следователь.

– Послушайте, что вам надо?! – крикнул задержанный и закашлялся. – Что вам от меня надо?!

Следователь забрал пачку.

– Вы мне нравитесь, – просто сказал он. – Станюк, который вас вчера допрашивал, – это дикарь, не более того. Он с Говерлы слез, а ума не набрался. Я же хочу с вами договориться.

– О чем?

– Жить можно по-разному. Даже в камере.

– Предлагаете стучать.

– Зачем такое плохое слово. Стучать. Скажем так – информировать компетентные органы. Устраивает?

Затриманный закрыл глаза… он дорого бы дал, чтобы не видеть все это.

– Как ваше имя?

– Мое? Семен Ильич. Украинец, если это вас интересует.

– Ну, да…

– Честное пионерское! – Семен Ильич поднял руки. – У меня и папа, и мама украинцами записаны.

– В паспорте много чего написано.

– Вы антисемит?

– Нет.

– А жаль. С антисемитами проще…

Затриманный показал глазами на пачку:

– Я все же закурю.

– Да ради бога…

Дым прополз в отбитые легкие. Закружилась голова.

– Ну как? Будем подписывать? Или пойдем в карцер?

Затриманный вдохнул горький аромат дыма… от него веяло уютом дачи и почему-то напоминало о свежести на Днепре.

– Зачем это вам? Не проще ли подделать подпись? Все равно процесс давно куплен. Кто там у меня судья – Вовк?

– Ну, Вовк делами посерьезнее занят… не чета вашему.

Следователь тоже закурил из пачки. Выключил диктофон.

– Вот вы говорите… зачем мне это. Проще подделать… Да нет, не проще. За то, что вы сделали – отвечать надо.

– У Вовка?

– Да при чем тут Вовк? – следователь заговорил собранно и зло. – Если бы тебя хотели грохнуть, давно бы грохнули. На улицах полно шпаны… бах, и все. Нет, б…, не так. Вот думаешь, зачем я здесь сижу, а не в Израиле?

…

– Потому что я вас, с… ненавижу! Вы ведь, гады, на систему посягнули. На каждого из нас, на то, что мы от отцов получили и детям передадим. Думаете, просто так отделаетесь? Нет… не выйдет. Хочешь жить – подписывай. Нет – пойдешь на процесс. Статья подрасстрельная. Так что выбирай. И сейчас.

– А если подпишу? Не боишься?

– Нет… – следователь курил, уверенный в правоте и силе. – Того, кто подписал, чего бояться? Он уже с червоточинкой. Раз пошел на сделку с совестью – и второй раз пойдет. Третий. Знаешь, как говорят: баба целку один раз теряет…