...Так Мелеагр отразил погибельный день от этолян,

Следуя сердцу: еще Мелеагру не отдано было Многих прекрасных даров; но несчастие так отразил он.

Ты ж не замысли подобного, сын мой любезный! и демон Сердце тебе да не склонит к сей думе! Погибельней будет В бурном пожаре суда избавлять; для даров знаменитых Выйди, герой! И тебя, как бога, почтут аргивяне.

Если же ты без даров, а по нужде на брань ополчишься, Чести подобной не сыщешь, хоть будешь и брани решитель!

(IX, 597-605)

Такая низменная расчетливость чужда гордому духу героя, и, естественно, Ахилл с достоинством отвергает аргументы старца:

В чести подобной

Нужды мне нет; я надеюсь быть чествован волею Зевса!

(IX, 607-608)

Так выглядит диалог Феникса и Ахилла на первый взгляд, и так его толкуют многие критики. Говорят даже, что Ахилл воспринял предложение даров как попытку подкупа, взятки. Честь не продается! — так толкуют отказ Ахилла. А Феникса рисуют этаким «меркантильным ионийцем» (выражение Э. Говальда), введение которого сместило акцент переговоров в сторону узкого практицизма (и стоило ради этого вводить подобного посла?).

Объясняя Ахилла по образцу Мелеагра, вступившегося за своих, «следуя сердцу», критики проглядели, что

Феникс не вполне уподобляет Ахилла Мелеагру. Что же Феникс противопоставляет возвращению в строй за дары, имея в виду Ахилла? Зов сердца ли? Нет. «Если же ты без даров, а по нужде на брань ополчишься...» Что значит «по нужде»? Это значит: будешь вынужден защищать свои собственные корабли, когда троянцы к ним подступят, как тобой и предусмотрено. «Погибельней будет в бурном пожаре суда избавлять» — погибельней, чем сейчас, пока еще корабли не подожжены. Таков смысл противопоставления Феникса.

То есть: либо тебе придется защищать свои собственные суда (и защищать в огне), а лишь заодно защитить и общеахейское дело, а большой чести в этом нет, даров за это не полагается; либо вступишься сейчас, пока еще суда не подожжены, пока сражаться легче, пока непосредственно тебе враги еще не угрожают, и твое появление будет расценено как услуга всем ахейцам, тебе за это и предложены дары — это менее опасно, а чести в этом больше. Такая вот дилемма. Не голая выгода против нерасчетливого бескорыстия, а благодеяние для всех и честь (и выгода) взамен узкого эгоизма и бесчестия.

Так что, отвергая аргументы Феникса, Ахилл не от даров в принципе отказался, а от примирения, даже почетного. Он ничего не имел против мысли Феникса, что дары — это честь. Без всякой иронии отрекаясь от «чести подобной», Ахилл давал знать, что от ахейцев не примет чести ни в виде даров, ни в виде почитания его «как бога», потому что он будет «чествован» Зевсом, а что именно он имел в виду, говоря о чествовании от Зевса, совершенно ясно: испрошенное у Зевса и обещанное Зевсом поражение Агамемнона и ахейцев, допуск и прорыв троянцев к ахейским кораблям. То есть дороже чести для него была месть. Отомстить ненавистному Агамемнону — в этом он видел свою честь, и иной ему не надобно.

Что же касается меркантильного мотива, то он не мог возмутить Ахилла, точно так же как Фениксу не приходило в голову из-за него смущаться. Такова уж была эпоха. Героизм и самоотверженность уживались с самым беззастенчивым грабежом и мародерством, кстати без тени осуждения описываемым в «Илиаде». Ограбление соседей считалось подвигом — таким же, как защита отечества. Герои прославлялись не только и не просто за храбрость и благородство (то есть за рождение от высокородного отца, за принадлежность к «благому роду»), но и за богатство и удачливость. Не только за победу, но за обретение богатой добычи. Они искали не просто славы, но славы, выраженной как в восхвалениях певцов, так и в ценных трофеях. За лишение такой «награды» Ахилл и разгневался на Агамемнона, не считая это ни мелочным, ни постыдным.

Если Ахилл отверг дары, то это лишь показывает силу его гнева, его непримиримость — и только. Дары Ахилл не презирает вообще, а лишь от Агамемнона и ахейцев принять их не хочет, потому что никакие дары — «в десять и в двадцать крат» (IX, 379) более ценные — не могут искупить нанесенной ему обиды. Одиссею сказано:

Сердца и сим моего не преклонит Атрид Агамемнон,

Прежде чем всей не изгладит терзающей душу обиды!

(IX, 386-387)

Обида столь велика, что может быть искуплена только ценой великого посрамления Агамемнона и унижения всех ахейцев. Именно это Зевс и обещал в I песни.

2. Два Ахилла. Очевидна и связь «Патроклии» с целым рядом песен, где развертывается тема Патрокла. Конечно, и с «Отречением от гнева» или «Примирением»

(XIX песнью): это ведь примирение над телом Патрокла. Но с «Примирением» связана и «Пресбея»: это ведь примирение, скрепленное дарами, которые обещаны посольством. Таким образом, на «примирении» замыкается и «Патроклия», и «Пресбея». Как же получилось, что «Патроклия» содержит достаточно оснований для исключения «Пресбеи»?

Один из сложнейших вопросов «Илиады» — соотношение этих двух песен. Как правило, самые сложные вопросы — самые многообещающие.

Анализ, проделанный в предшествующем очерке, позволил уточнить соотношение песен «Ахиллеиды» и устранить противоречие из-за их несовместимости. Хоть на «Примирении» замыкаются и «Пресбея» и «Патроклия», но это не говорит об их одновременности: «Примирение» могло быть создано позже той песни, которую оно продолжает и завершает. То есть позже одной из двух взаимоисключающих («Пресбеи» или «Патроклии») или обеих. С «Примирением» одновременны не сразу и «Пресбея» и «Патроклия», которые взаимоисключаются, а лишь Феникс, вошедший в «Пресбею» позже, и, может быть, «Патроклия». Это и будет точная формулировка отношений. А это совсем другое дело.

Противоречие же между «Пресбеей» и «Патрокли-ей» остается. Оно не сводится к вопросу о том, было ли посольство или его не было в сознании певца «Патрок-лии». Несовместимость подтверждается и другими различиями песен.

Так, в «Пресбее» Ахилл мотивирует Одиссею отказ вернуться к боям, между прочим, и пророчеством своей матери Фетиды. Та предсказала сыну, что если он возвратится домой, то славы ему, правда, не видать, но жизнь его будет долговечной; если же он останется воевать, то домой не вернется, а погибнет со славой под Троей. Вот он и отказывается гибнуть за интересы Атридов. Это пророчество не раз повторяется в «Илиаде» (в I песни и в ХУШ), и Фетида всегда сетует на кратковечность своего сына. Видимо, это составляло общее место эпоса В «Пресбее» и сам Ахилл знал о пророчестве.

А вот в «Патроклии» когда надоумленный Нестором Патрокл спрашивает Ахилла, почему он не хочет вернуться к боям, не устрашает ли его какое-либо пророчество, не поведала ли ему что-либо ужасное от Зевса мать, то Ахилл это начисто отвергает: «Мне ничего не внушала почтенная матерь от Зевса». Да тот ли это Ахилл?!

Более того, противоречия между песнями не ограничиваются отдельными местами — ну, бог мой, можно было бы предположить, что это небольшие вставки (так и предполагали в XIX веке некоторые унитарии, придерживавшиеся так называемой «теории интерполяции», объясняющей все противоречия позднейшими вставками, интерполяциями). Противоречие глубже, полнее.