Аэропорт, разумеется, Салаутдин не возводил — места тут, знаете ли, маловато для строительства такого уровня. Но взлетно-посадочную полосу действительно монтировал! Имели счастье полюбоваться: ровная как стрела трасса из бетонных плит — длиной пока что метров в триста.

А еще нам были представлены маленький, но богатый базар, не хуже грозненского, несколько магазинов с приемлемыми ценами, большая школа с просторным спортзалом, новая мечеть, телевизионный ретранслятор и ряд других достопримечательностей, совершенно неожиданных в этом некогда захолустном горном селе.

Однако жители села нигде не работают, ничего не производят и вообще не участвуют в каких-либо межотраслевых отношениях — даже хлеб сами не сеют, поскольку в данной местности это совершенно невозможно: на скальных склонах, как известно, злаки не произрастают. Откуда же дровишки?

— А экспроприации, — научно выразился Руслан и тут же пустился в пространные объяснения по поводу суровой необходимости, заставляющей гордых чеченских орлов заниматься столь рисковым занятием.

Ну что ж — все ясно. Банда Салаутдина денно и нощно занимается всеми доступными видами грабежа, а награбленное пускает в общий котел: вождь не скупится на благоустройство своего «гнезда».

Зелимхан был прав: попытка грозненских властей официально покарать Салаутдина выльется в кровопролитную межродовую войну с непредсказуемым финалом. Клан Асланбековых крепко обеспечивает своих вассалов всем необходимым, в самом Мехино и прилегающих селах царят достаток и железный порядок… Что еще нужно людям в нашу бардачную эпоху? Ретранслятор работает исправно, и в каждом доме — телевизор: все видят тотальную нищету, произвол и разгул преступности, царящие как в Ичкерии в частности, так и в Федерации в целом. А тут — этакая розочка благополучия на фоне беспросветного дерьма… Немудрено, что тутошние аборигены готовы Салаутдина со товарищи в попу целовать, и не захотят добровольно отказаться от налаженного бытия.

И никого не смущает, что этот славный парень убивает и грабит напра-налево: настоящий чеченский мужчина должен прежде всего обеспечить свою семью. Каким образом — его личные проблемы. Тут от века так было — это закон, а вовсе не нововведение, продиктованное суровыми условиями действительности…

Следующая «экскурсия», устроенная для нас гостеприимным Русланом, разительно отличалась от первой. Я бы назвал это скорее актом устрашения, нежели мероприятием познавательного характера, если бы не так хорошо знал повадки чеченцев. Мои боевые братья, кстати, да и фээсбэшник тоже, восприняли эту акцию именно в этом аспекте. Но все было гораздо проще: в этот раз Руслану взбрело в голову, пользуясь случаем, похвалиться перед нами железным порядком и строгостью нравов, царившими в данном удельном княжестве.

Через день после «секретной» демонстрации нас в качестве важных персон после обеда Руслан вновь запихал на заднее сиденье «Ниссана», и мы покатили на центральную площадь села.

В этот раз обошлось без почетного эскорта: на нас напялили наручники в положении «руки за спину» и пропустили через некое приспособление, похожее на гибкий велосипедный замок, сковав таким образом в единую «неразлучную» пятерку.

— А если удерем? — пошутил Джо, убедившись, что сопровождение отсутствует.

— Шутишь? — Руслан ухмыльнулся. — Ну куда вы на хер денетесь с подводной лодки?!

Действительно, деваться было некуда. Через двести метров «Ниссан» выкатил на окраину площади, которая была заполнена огромной толпой, изрядно разбавленной вооруженными гвардейцами Салаутдина, облаченными в новехонький камуфляж самых разных стандартов.

Посреди площади мрачно возвышался помост с диковинным сооружением: невысокой, чуть более человеческого роста стенкой, перед которой симметрично торчали три вертикальные толстые жердины. Или три тонких столбца — как хотите. Стенка была накрыта черным крепом, свешивавшимся по обеим сторонам помоста до самого асфальта.

— А-ха! — озадаченно протянул Джо. — Прям как в Грозном! Вы че — расстреливать кого-то будете?

— Ну зачем как в Грозном? — обиделся Руслан. — У нас что — своей головы нет, что ли? Это стандарт — по шариату так положено… А расстреливать не будем — некого пока.

— А что будете? — мрачно поинтересовался Братский.

— Сиди спокойно — увидишь, — пообещал Руслан и вышел из машины — пообщаться с «основными», расположившимися на некотором удалении от общей массы.

— Тут раньше что-то подобное было? — шепотом спросил я Братского, перегнувшись через мускулистую спину Джо.

— Пока я сидел — нет, — так же шепотом ответил чекист.

— Хорош, бляд, шиптат! — лениво вмешался водила, выразительно похлопав ладошкой по автомату, торчавшему промеж передних силушек. — Тывой смотры и афуивай, какой ми тут парьядак навол, бляд! Рот, на фуй, закрыл и малчыт, на фуй! А то…

— Все, все, братан! — примирительно пробормотал Мент. — Уже закрыл и молчит — без базара.

— Маладэць, бляд, — похвалил водила. — Смотры — вон пошел…

Толпа притихла и раздалась в стороны, образуя узкий коридор. По этому коридору шестеро гвардейцев Салаутдина вели к помосту двух человек. Когда они подошли поближе, я разглядел, что это женщина неопределенного возраста (лицо ее почти полностью закрывал низко повязанный черный платок) и молодой мужчина — практически юноша, едва вступивший в совершеннолетие.

И юноша и женщина были облачены в чистую, хорошо выглаженную одежду мрачных тонов — на голове у парня красовалась черная четырехугольная тюбетейка, чуть великоватая по размеру — она лезла ему на брови, и приговоренный (к чему?) ежесекундно поправлял свой строптивый головной убор скованными спереди руками.

— Чего они натворили-то? — болезненно поморщившись, поинтересовался Джо. — Угрохали кого?

— Син и мат, — хмуро пояснил водила, бросив через плечо неприязненный взгляд. — Атэц уехал — он ибалса мало-мало. Адын родстник паймаль…

В этот момент Руслан вернулся в салон, одновременно хлопцы Салаутдина начали пристегивать приговоренных наручниками к столбам — какие-то там у них скобы были для этой цели, то ли петли — не рассмотрел.

Конвоиры обращались с пленниками очень деликатно: не дергали, не толкали, зачем-то разомкнули наручники и пристегнули каждого за левую руку, на высоте метр с небольшим от помоста.

— Это чтобы молиться было удобнее, — пояснил Руслан, перехватив мой взгляд. — По шариату, нельзя отказывать в последней молитве — даже самому плохому мусульманину…

Возившийся с женщиной гвардеец сделал-таки неосторожное движение локтем — платок на голове приговоренной съехал на затылок, на миг открыв лицо.

— Господи, да она совсем еще девчонка! — невольно воскликнул Джо. — Ну какая же она ему мать?

Действительно, прикованной к столбу женщине никак нельзя было дать на вид более чем двадцать лет. Если брать в расчет то обстоятельство, что женщины гор не по годам быстро утрачивают обаяние молодости — из-за частых родов и каторжной работы, — пригожая дивчина, прикованная к столбу, никак не могла быть матерью парня, которому суждено было разделить с ней печальную участь.