— Это тоже ради меня? — снова удивилась гостья и, услышав утвердительный ответ, заметила: — У нас в Канаде так встречают только президентов!

Ганна Николаевна, представленная мужем, заключила тётю Михайлину в могучие объятия и повела в дом. Гостья не удержалась, чтобы не сфотографировать колодец во дворе — подлинное произведение искусства, хоть сейчас в музей народного творчества!

Ганна Николаевна отвела тётку в комнату, подготовленную для неё, и сказала:

— Отдыхайте с дороги… Может, приляжете?

— Нет, нет! — запротестовала гостья. — У меня большие планы. Съездить в Каменец, посмотреть на дом отца… И в Колгуевичи обязательно. Родина Ивана Франко!

— Успеется, — уговаривала хозяйка. — Вон откуда ехали, из-за океана! А в вашем возрасте это нелегко.

— О, я ещё совсем молодая, — заулыбалась тётя Михайлина, обнажая ряд белых, красивых зубов, слишком белых и слишком красивых, чтобы быть своими.

— Мне всего пять лет!

— Пять? — переспросила Ганна Николаевна, подозрительно глянув на гостью.

— Пять! — не переставала улыбаться та.

«Господи! — подумала хозяйка. — Часом не с приветом тётка-то?»

Гостья, видя замешательство Ганны Николаевны, похлопала её по плечу.

— Это в шутку. — И пояснила: — Понимаешь, милая Ганна, моя внучка Лайз отдыхала с мужем летом на одном из островов архипелага Мергуи, в Андаманском море. Там существует обычай: когда рождается ребёнок, то ему как бы отпускают на жизнь шестьдесят лет. И счёт ведётся в обратном направлении… Понятно?

— Не очень, — призналась хозяйка.

— Ну, у нас как? Сначала ребёнку год, потом два, три и так далее. А у них наоборот — шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь… Ясно?

— Теперь ясно.

— Вэл! Хорошо! — одобрительно кивнула гостья. — А если ты доживёшь до «нуля», то дают ещё десять лет. Допустим, человеку шестьдесят пять. Тогда говорят: ему пять лет во второй жизни. Мне сейчас семьдесят пять, так что получается: я пятилетняя девочка в третьей жизни…

— Чудно! — покачала головой Ганна Николаевна.

— Но зато удобно для стариков! — засмеялась тётя Михайлина.

— Переодеваться будете? — поинтересовалась хозяйка, оглядев наряд гостьи — вельветовые брючки и свитер.

— Я так буду, — взяла её под руку тётка Михайлина. — Ну, пойдём познакомимся с родными.

«Да, — подавила вздох Ганна Николаевна, — старый як малый».

Зашли в комнату, где был накрыт праздничный стол. Никто не садился — ждали почётную гостью.

«А наши-то куда наряднее», — с удовлетворением отметила про себя Ганна Николаевна.

И впрямь, на многих Сторожуках костюмы и платья — даже на приём в Кремль не стыдно было бы! Ну а насчёт угощения хозяйка не беспокоилась: молочные поросята, индейки, куры, домашняя колбаса и окорок, своего приготовления маринады и соления, пышные румяные пироги и караваи. Ароматы и запахи стояли такие, что и у сытого потекли бы слюнки.

Увидев все это великолепие, тётя Михайлина бросилась за фотоаппаратом, влезла на стул, щёлкнула затвором. И тут же, к удивлению присутствующих, извлекла из камеры… готовый цветной отпечаток.

Всем хотелось посмотреть фото. Орыся тоже разглядывала его, как чудо. Стоявший рядом Лев Владимирович тихо пояснил, что аппарат — системы «Полароид».

— У меня в Москве такой же. Правда, трудно с фотоматериалами к нему, но на вас я не пожалел бы… — многозначительно добавил он.

Переводчик, как только зашёл в дом Сторожуков, сразу «прилип» к Орысе и не отходил от неё ни на шаг. И когда наконец сели за стол, устроился рядом.

Поднялась Василина Ничипоровна и произнесла в честь гостьи целую речь. Лев Владимирович шепнул на ухо соседке:

— Выручайте, Орыся, по-украински я ни бум-бум.

Она хихикнула и тоже шёпотом спросила:

— Зачем же вас послали с тётей Михайлиной?

— Положено, вот и поехал, — усмехнувшись, ответил работник «Интуриста».

Орысе пришлось переводить ему с украинского языка на русский. Лев Владимирович под этим предлогом придвинулся к ней ещё ближе.

Угощение шло на «ура». Ещё бы, все здорово нагуляли аппетит на морозе. Гринь Петрович, сидящий по правую руку тётки Михайлины, предлагал ей то кусок поросятины, то ломоть окорока, то индюшачью ножку. Но старушка от всего отказывалась. Она положила себе на тарелку куриное крылышко и пару кружочков свежего огурца. К знаменитому хлебу Ганны Николаевны она даже не прикоснулась.

— Хоть пирога отведайте, — попросила Ганна Николаевна, сидевшая по левую сторону тёти Михайлины. — Слоёный…

— Нет! Нет! — замахала руками гостья. — Вредно!

— Как? — растерялась хозяйка. — Аль хвораете чем?

И на самом деле, тётя Михайлина выглядела такой тощенькой по сравнению с упитанными, что говорится, кровь с молоком, представительницами среднего и старшего возраста Сторожуков.

— Совсем наоборот! — возразила тётя Михайлина. — Я здорова! Но не хочу заболеть. У нас это слишком дорогое удовольствие.

— От чего тут заболеешь? — встревожилась Ганна Николаевна. — Все свежее, своё. Яички, мясо, масло…

— Да разве можно есть вместе мясо, яйца, картошку, хлеб? — ужаснулась старушка.

— А кто ест мясо без гарнира да ещё без хлеба? — вытаращилась на неё Ганна Николаевна.

— Нет, белки надо есть раздельно с углеводами, а крахмал отдельно с белками! — заявила гостья. — Белки с белками тоже вредно! По системе Шелтона!

— Кого-кого? — переспросила Ганна Николаевна.

— Неужели вы не слышали о нем? — удивилась тётя Михайлина, — Шелтон — знаменитый американский врач! Благодаря его системе я не знаю теперь, что такое обращаться в больницу.

— Да разве худой человек — здоровый? — не выдержав, со вздохом заметила Ганна Николаевна, которая была задета за живое.

— А как же, — закивала гостья, смотревшаяся рядом с Ганной Николаевной невзрачной пичужкой. — Надо избавляться от лишнего веса.

— Пусть уж молодые думают о фигуре, — отмахнулась та, — а в мои годы…

— О чем ты говоришь! Вот моему зятю пятьдесят два года. В прошлом году он весил восемьдесят килограммов, а в этом — семьдесят пять! Так что он получил прибавку к жалованью пятьдесят долларов.

— А при чем тут жалованье? — удивился Гринь Петрович.

— На фирме, где он работает, такой порядок: за каждый килограмм сброшенного веса прибавляют десять долларов.

— Ну а фирме какой резон в этом? — ещё больше удивился Гринь Петрович.

— О, большой! Выгодно! Худые болеют меньше. Они всегда бодрые, энергичные…

— Сало, значит, тоже не употребляете? — спросила Ганна Николаевна.