– Твоё счастье, – проворчал отец, оставил меня в покое, повернулся на другой бок и заснул.

Несколько дней я спокойно находилась в кровати рядом с ним; он до меня не дотрагивался, и я совершенно забыла о том, что давеча случилось, или если вспоминала, то приписывала это странное поведение ярости, которую он, должно быть, испытывал к преподавателю катехизиса.

В субботу мы ужинали в ресторане, и когда укладывались спать, отец опять взялся за старое:

– Послушай, – сказал он, отыскивая в темноте мою грудь. – Послушай…

– Да, отец…

– Скажи, как часто… как часто сношал тебя господин преподаватель катехизиса?

– Сейчас я уже не помню, отец…

– Ну, говори, как часто?

– Но если я этого не помню…

– Говори! Я хочу это знать. – Он поймал мою грудь и так сдавил её, что я вскрикнула.

– Но, отец…

– Как часто?

– Раз, вероятно, десять…

– Ого! Целых десять раз?

Он играл моим соском, который набух и выпрямился.

– Десять раз, – переспросил он, – за один заход что ли?

Я не могла сдержать улыбку.

– Нет, разумеется… каждый раз по разу…

– Стало быть, десять раз?

И он продолжал перебирать пальцами мой сосок, отчего тот становился всё выше и выше. Меня охватило чувство любопытства, приятности, сладострастия и застенчивости, но застенчивость пока перевешивала, поэтому я взяла его руку и отодвинула её от себя подальше.

– Уйдите, прекратите, отец, пожалуйста, что же это вы делаете?

– Ничего, ничего… – проворчал он и отступился.

Несколько дней опять прошли спокойно. Я чаще всего уже спала, когда отец возвращался домой. То, что он хотел от меня чего-то другого, не приходило мне в голову. Я думала только, что он никак не может успокоиться из-за злополучного преподавателя катехизиса.

И вот опять настал очередной вечер. Мы одновременно легли в постель, и он, нащупав меня, спросил:

– Что ты сегодня целый день делала?

– Ничего, отец… – ответила я.

Он уже забрался в разрез сорочки, и я прикрыла руками грудь.

– Ты была в школе?

– Да.

Он попробовал оттеснить мои руки, чтобы добраться-таки до грудей.

– У тебя появился новый преподаватель катехизиса?

– Да, отец.

– Ну и что, он тебя тоже так ласкает?

Он ухватил мою грудь и поиграл ею…

– Нет, отец…

– А господин учитель?

– У нас ведь только учительница, отец…

– Так? И преподаватель катехизиса ничего не делает?

Я попыталась оттеснить его от себя.

– Нет… ничего не делает…

Он оставил мою грудь в покое и схватил меня между ног, да так быстро, что я и опомниться не успела, и теперь целиком держал в руке мою тёплую раковину.

– Прошу вас, отец… отец… – я уже тяжело дышала, ибо своим щекотанием он разбудил-таки во мне похоть, – пожалуйста… отец… не надо…

– Знаешь что… – запинаясь, пробормотал он, – знаешь что… если новый преподаватель катехизиса, может быть… затеет с тобою такую игру… – он исполнил у меня на клиторе настоящую барабанную дробь, – или если он чего-нибудь такого захочет, – с этими словами он попробовал ввести мне внутрь палец, – то ты не допускай этого…

– Не допущу, отец… не допущу… но вы отстаньте, пожалуйста…

Я сомкнула ноги, сделала быстрое выскальзывающее движение попкой и высвободилась из-под него.

– Вот– вот, – заметил он, – так и надо…

Я по-прежнему ни о чём не догадывалась. И только боялась самой себя. Эти прикосновения не на шутку волновали меня. Желание, быть взятой приступом, ответить на его ощупывания, неудержимое стремление протянуть руку за его стержнем пронизывало меня внезапно как молния и пугало. Я полагала, что он изобьет меня до полусмерти, если я осмелюсь на это. Я думала, что он хотел меня просто проверить.

Однако несколько ночей спустя я была снова разбужена. Я уже спала глубоким сном и проснулась от его прикосновений. Он лежал вплотную ко мне, обнажил мне грудь и играл моими сосками. Играл он настолько легонько, настолько ласково, что оба они высоко и упруго поднялись вверх. Я притворилась спящей, и меня наполнило чудовищное любопытство, что же он со мной станет делать. Теперь я уже догадывалась, куда он клонит. Но я ещё слишком стыдилась и, кроме того, не до конца была уверена в том, что это не новый экзамен. Я лежала не шелохнувшись.

Тут он схватил меня за левую грудь и принялся целовать и лизать малинку.

Невольный озноб пробежал у меня по всему телу. Но я глубоко дышала и продолжала делать вид, будто ещё крепко сплю. Он лизнул снова, пососал, сдавил мне обе груди, а когда я внезапно затрепетала, прекратил. Тогда я решила, что он хочет удостовериться, бодрствую ли я, и еще больше прикинулась спящей.

Вдруг он приподнял одеяло и задрал мне рубашку. От страха и сладострастия сердце моё громко забилось, поскольку я всё ещё полагала, что речь идёт о проверке. Неопределённое и смутное подозрение овладело мной в эту минуту наряду с чувственным охмелением.

Усевшись рядом со мной на кровати, он осторожно и очень тихо раздвинул мне колени. Я без сопротивления поддалась этому. Но когда он провёл ладонью по моей щелке, я не удержалась и конвульсивно вздрогнула, и тогда он снова остановился. Я, будто ровным счётом ни о чём не ведаю, имитировала чуть слышное похрапывание.

Прислушиваясь, он выждал некоторое мгновение, потом устроился у меня между ногами и, опираясь на руки, лёг на меня, не касаясь ничем, кроме кончика хвоста. Я больше не могла сдерживать в себе сладострастие и качнулась вверх и вниз, едва он тихонечко толкнулся в плюшку горячим стержнем. При этом я продолжала похрапывать.

Он держал свой стержень снаружи, у внешнего входа в раковину, легонечко потирал им и ужасно меня возбуждал. Я выжидала, я каждый момент надеялась, что он, наконец-то, войдёт в меня, я была уже близка к истерике. И тут он разрядился. Мои волосы на лобке, мой живот затопил поток тёплой влаги, а он сразу же после этого отвалился в сторону, очень тихо и осторожно, чтобы не разбудить меня. Лишь теперь я точно знала, какие намерения в отношении меня были у отца. И не могу не признаться: нисколько не мучительна для меня эта мысль сегодня, и столь же мало оскорбила она меня в то время. Я не думала о том, правильно это было или неправильно. Это показалось мне приятным. Я возомнила себя взрослой. Во мне забрезжило тёмное понимание того, что с этого момента я не должна больше бояться своего отца, даже более того, что отныне мне всё позволено.

В следующую ночь я не спала, а лишь притворилась спящей.