— Нужен артист, — наконец говорит она.

Слова звучат так неожиданно, что в кабинете тут же снова воцаряется тишина. Большинство просто не понимает, о чем толкует директор. Но ветеринар уже радостно улыбается и отвечает просто, легко и надежно:

— Найдем.

И они приступают к поискам. В назначенный день у кабинета Жени образуется очередь из юных талантов. Учащиеся театральных студий, солисты детских ансамблей, победители конкурсов и просто симпатичные ребята, порекомендованные знакомыми, давно привыкли к кастингам и просмотрам и терпеливо ждут своего часа.

— Ну, давай знакомиться, — обращается Женя к первому кандидату.

— Ну, давай знакомиться, — в аэропорту Канберры отец Майка с радушной улыбкой протянул ей руку. Следом из толпы встречающих выскользнула Женина будущая свекровь и, так же одарив ее сверканием белоснежных зубов, произнесла абсолютно нечленораздельный набор звуков:

— Owyergoinmateorright?

— Pardon? — вежливо переспросила Женя. Услышав в ответ абсолютно идентичную белиберду, она растерялась. Майк не предупреждал о том, что у его мамы какие-то проблемы с речью. Переспрашивать снова Женя не решалась. Это могло показаться невежливым, особенно, если человек действительно страдает неким неизвестным недугом. Девушка не знала, как реагировать, поэтому продолжала сохранять неловкое молчание.

Когда же замысловатый вопрос прозвучал в третий раз, тихонько прыснувший Майк наконец соизволил перевести Жене:

— Нow’re you going mate, alright? — прошептал он ей на ухо, и Женя наконец поняла, что его мать разговаривает совершенно нормально. На обычном и единственно правильным с ее точки зрения австралийском английском.

— Почему твои родители говорят так… так… по-разному? — преодолев неловкость, все же тихонько спросила Женя у Майка, в то время как они шли по парковке к машине и ее будущая свекровь продолжала беспрерывно сыпать словами, ни одно из которых Женя по-прежнему не могла идентифицировать.

— Отец много путешествует, так что в английском поднаторел, а мама… Ты не обращай внимания, у нее не так много возможностей поболтать. Обычно она молчаливая и серьезная, и ограничивается короткими приказаниями вроде: «Скальпель! Зажим! Тампон!»

Женя понимающе улыбнулась. Она уже знала, что мама Майка — Линда — один из лучших хирургов Австралии, и именно ее пример вдохновил молодого человека на выбор профессии. Он всегда много и охотно рассказывал о ней, и в его голосе неизменно звучали и почтительность, и восхищение, и безграничное уважение. Расспросов же об отце Майк, напротив, будто бы старался избегать. Всегда ограничивался размытыми фразами и неопределенными ответами: «…Гордон много путешествует, редко бывает дома, не балует своим присутствием, занятой человек, вот познакомишься с ним и узнаешь, таинственная персона…»

Женя с любопытством вглядывалась в мощную, прямую спину седовласого австралийца, легко катящего перед собой тележку с чемоданами. Он производил впечатление уверенного в себе, довольного жизнью господина, но на первый взгляд не обнаруживал ни во внешности своей, ни в поведении ничего хоть сколько-нибудь загадочного и непонятного. В секундных паузах, все же проскальзывающих в монологе жены, он оборачивался и, лукаво подмигивая, награждал Женю одним из дежурных вопросов о ее впечатлениях об Австралии, и девушка сразу же почувствовала к нему глубокую признательность за то, что избавил ее от необходимости постоянно произносить в неловком замешательстве: «Pardon?» и «Sorry?».

— А вот и наша красавица, — объявил Гордон, останавливаясь у спортивного серебристого кабриолета, которые до этого девушке доводилось видеть только в известных фильмах об агенте ее величества.

— Grammytachment, — с гордостью произнесла Линда. А Женя, несмотря на то, что на сей раз быстро расшифровала фразу как «приложение к Грэмми», не обнаружила ничего общего между хирургией и американской музыкальной премией, а потому ограничилась лишь невразумительным взмахом головы, который никоим образом не мог продемонстрировать, какие противоречивые чувства на самом деле вызвал в ней этот шикарный автомобиль.

Вопреки ожиданиям девушки, кабриолет понесся в противоположную от города сторону. Гордон вел автомобиль и хранил молчание. Линда сидела рядом с водителем и, постоянно оборачиваясь, старалась перекричать ветер и льющуюся из динамиков громкую музыку. Апеллировала она теперь в основном к сыну, которого давно не видела, Майк что-то отвечал матери, а предоставленная самой себе Женя получила возможность насладиться пейзажем.

До прибытия в столицу Австралии Женя провела с Майком несколько дней в Сиднее. Ей пришлись по вкусу и викторианские кварталы, и казармы Гайд-парка, и королевский ботанический сад, и известный мост Харбор, соединяющий берега дивного залива, и, конечно же, знаменитая Опера, напоминающая одновременно и парусник, застывший на воде, и сказочные морские раковины необъятных размеров. Но ни одно из архитектурных чудес не поразило Женю так, как невиданная ею доселе красота природы. Голубые горы, отвесной стеной спускающиеся к воде, восхищали своей монументальностью и почему-то сразу одарили девушку ощущением небывалой надежности. Женя вдруг почувствовала, что именно здесь, как нигде в мире, человек может быть защищен от невзгод и напастей. Если бы знала она, что именно под сенью этих скал подстерегает ее та самая, большая, огромная жизненная беда.

«Если бы…» — наклонение условное, а потому бесполезное. Единственный смысл подобных фраз в сокрушениях и сожалениях. А кому нужны они — эти нелепые, унылые сослагательные предложения, которые ничего не могут изменить в ходе сценария?

Женя смотрела в окно и старалась направить мысли исключительно на то, что открывалось ее глазам. Теперь она получила возможность увидеть не просто мегаполис, в котором исторические достопримечательности соседствуют с небоскребами, уютные, тихие парки — с многолюдными шумными улицами, а многочисленные музеи — с шикарными магазинами. Сейчас ей открылся доступ к той «живой» Австралии, которая до этого момента лишь намекнула о своем существовании дымчатыми вершинами, возвышающимися над сиднейскими бухтами, а теперь наконец раскрылась во всем великолепии. Представления Жени об этом далеком континенте совпадали с представлениями большинства европейцев. Ей казалось, что ее должна ожидать бесконечная пустыня с многочисленными отрядами прыгающих кенгуру. Каково же было удивление, когда она обнаружила, что окружающий пейзаж меняется: на гористой, пустынной местности неожиданно открывался вид на практически альпийский луг, сквозь забор, ограждающий дорогу от поползновений животных, удавалось углядеть то любопытную ехидну, то миролюбивого утконоса, в ветвях деревьев не слишком усердно прятались дружелюбные коала, а на столбах электропередач, словно обычные голуби, горделиво восседали пеликаны.

Женя настолько увлеклась беззастенчивой близостью природы, что не заметила, как автомобиль свернул на аллею из традиционных сандаловых деревьев, прокатил еще несколько сот метров и остановился. Девушка так хорошо запомнила обещание Майка провести вечер в милой, уютной квартирке в компании нескольких ближайших родственников, что странно разборчивое сообщение Линды «Мы приехали» не вызвало никакого беспокойства, а лишь заставило наконец отвлечься от созерцания флоры и фауны, чтобы перейти к знакомству с апартаментами родителей Майка. Женя повернула голову и поняла, что расхожая фраза «улыбка медленно сползла с ее лица» сейчас как нельзя лучше описала бы то, что произошло с ее физиономией. Ее глаза расширились, подбородок опустился, уши заалели, а в горле застрял какой-то перехватывающий дыхание ком, который, казалось, был заметен невооруженным глазом. То, что Майк мимоходом назвал «небольшой, уютной квартиркой», на деле оказалось не домиком и даже не домом, а огромным, совершенно невероятным домищем, абсолютно не похожим на те аккуратные деревянные ранчо, которые попадались на пути во время поездки. Перед Женей возвышался каменный дворец, напоминающий фасадом те чудеса европейской архитектуры семнадцатого и восемнадцатого века, в которых обычно не жили, а правили и царствовали.