ненавидящим взглядом, — что ты ему тоже не нужна! Он сам отправлял твою мать на аборт! А ты — чудовище, которое не должно было родиться!

Замираю от страшных слов и не могу вымолвить ни слова. Мне кажется, что я попала в какой-то ужастик, который находится за дверью с кодовым замком.

— Мама! Иди проспись! Ты несешь бред! — Фил пытается протиснуться к двери, но там стоит его мать.

— Бред?! — Мама Филиппа неестественно смеется. — А ты спроси своего папочку, почему он бросил ее мать!

— Это неважно. Иди спать! — повторяет Фил.

— Не важно?! Не-ет! Важно! Потому что она должна была родиться уродом! У-ро-дом! И никому была бы не нужна! Не нуж-на! Кому нужна нежеланная дочь? А сейчас он носится с ней, чтобы замолить свои грехи. Только поздно! Она и есть урод! Только никто этого не видит! — Мама Филиппа резко выпрямляется. — Отойди, — приказывает она своему сыну.

— Нет.

— Отойди, я сказала! Живо!

Я вздрагиваю от ее крика, но Фил упрямо стоит на месте, загораживая меня собой.

— Нет, — повторяет он.

— Филипп, уйди!

— Хорошо. Я так и сделаю! — вдруг выпаливает Фил и отталкивает свою мать, которая и так неровно стоит на ногах.

Пока женщина пытается поймать равновесие, Фил вводит код, и дверь отрывается. Мигом выскакиваю в подъезд и тороплюсь к лестнице.

— Стой! — доносится голос, пробирающий до самого сознания.

Стараюсь быстрее, насколько это возможно, спуститься вниз. Нога еще плохо слушается, и бежать по ступенькам очень неудобно. Больше не могу. Останавливаюсь и хватаюсь за колено.

— Дарина! — Фил едва не налетает на меня. — Больно?

— Да. — Слезы сами катятся по щекам. Не столько от боли, сколько от обиды. А может от всего сразу.

— Я вызову лифт. Сейчас.

— А ну, вернись! — снова доносится женский крик.

— Фил. Иди домой. Я сама.

Но Фил не слушает меня, и мы вместе заходим в лифт. Отворачиваюсь, чтобы он не видел мое лицо.

— Дарин…

— Фил, не надо, — прошу его. Не люблю, когда меня жалеют. — Она сказала правду? — все-таки не могу сдержаться и задаю вопрос.

— Дарин, она пьяная! А ты ее слушаешь!

Лифт останавливается, и мы выходим.

— Дар, подожди! Повернись, пожалуйста, — просит Фил, и я поворачиваюсь к нему спиной. Фил засовывает в мой рюкзак злополучную тетрадь.

Хочу как можно скорее уйти отсюда и побыть одна, но Фил решает проводить меня, и мы первый раз идем молча.

— Фил, про какую старушенцию она говорила?

— Помнишь, я говорил, что папа собирался к Эрику?

— Помню.

— Бабушка Эрика позвонила отцу и попросила его приехать.

— Зачем?

— Этого я не знаю. Бабушка Эрика часто болеет, и папа ей всегда помогает. Это ужасно бесит мать, и она на него орет. Может, у бабушки Эрика опять что со здоровьем? — Фил вздыхает. — Дар, ты же не…

Филипп замолкает, но я знаю, что он хочет спросить: «Не перестанешь со мной дружить?»

Вспоминаю все время, которое мы провели с Филом вместе. С ним легко. Меня никто не заставлял столько смеяться, как он. И если мы расстанемся, для меня это будет намного больнее, чем эти слова. Потому что я очень привязалась к нему и считаю своим младшим братом.

— Нет, Фил. Даже если то, что сказала твоя мама, правда, то ты ни в чем не виноват.

— Спасибо тебе, Дар. — Но в его голосе мне слышится горечь.

Мы останавливаемся возле моего дома. Фил серьезно хмурит брови, что на него совсем не похоже. Хочу позвать его к себе, но он задумчиво бросает: «Пока» и уходит.

Глава 26

Полина

Держу в руках телефон и смотрю на экран. Так и тянет набрать номер мужа, но отвлекать его на работе по пустякам совершенно не хочется. А я всего лишь хочу знать, во сколько Сережа вернется домой. Никогда не думала, что буду так мучиться от неизвестности.

Откладываю телефон на край стола и захожу в электронный журнал. Нужно выставить оценки и набросать поурочные планы на завтра. В этой четверти мне добавили два седьмых класса, чтобы снизить нагрузку на учителя, которая вот-вот должна уйти в декрет. И с заменой пока очень плохо. А ведь у моих в этом году ОГЭ, но у меня никак не получается вырвать им хотя бы дополнительные полчасика.

Снова бросаю взгляд на телефон. Обычно он более оживлен: общая группа с ребятами своего 9-А достаточно активна, но сегодня даже они молчат. Вспоминаю, как Сережа поначалу ворчал, когда телефон не умолкал от входящих сообщений:

«Полина, ну должно же быть у учителя свободное время! А это что? Кошмар какой-то! Как же мы выросли без сотовых и соцсетей?!»

«Сереж, а еще раньше на бересте писали».

«Ничего! Скоро все совсем писать разучатся! Будут только кнопочки нажимать».

Но на самом деле, это действительно удобно, когда все всегда на связи. Не нужно обзванивать каждого, чтобы сообщить те же изменения в расписании, или подсказать, что завтра их ожидает какая-нибудь проверочная работа.

Радует, что сегодня у меня нет дежурства по школе, и я могу уйти домой чуть-чуть пораньше. Захожу по пути в супермаркет, решив приготовить Сережины любимые фаршированные «гнезда». А нам с Дариной покупаю брикет мороженого. И уже предвкушаю, как положу себе полную пиалу любимого кушанья и добавлю ложечку маминого смородинового джема.

Но и про мороженое, и про «гнезда» совершенно забываю, стоит зайти домой. Дарина встречает у порога, и, судя по лицу, она плакала. Ее щечки неестественно розовые, нос припух, а глаза с красными прожилкам. У нее никогда не было повышенной плаксивости, эмоционально дочь стабильна, и вдруг — припухший носик.

— Привет. Как дела в школе? — Ставлю пакет на банкетку, делая вид, что ничего не заметила.

— Мам, это правда, что папа Филиппа отправлял тебя на аборт? — спрашивает она, а я замираю на месте.

Медленно выпрямляюсь и смотрю на дочь. Нет смысла уточнять, знает ли она значение этого слова. Пожалуй, это единственный недостаток интернета — легко доступная информация. И я уверена, что Дарина точно успела все прочитать. Спрашивать, от кого она могла узнать, тоже не нужно. Костя ни за что бы не признался. Остается Анна Захаровна или Евгения. Значит — дочь была у Лебедевых.

Именно этого момента я подсознательно боялась, прекрасно понимая, что рано или поздно он наступит.

— Правда, — отвечаю, хотя не знаю, какую «правду» ей сказали. Я так и стою, не успев раздеться.

— Почему?

Замечаю, как дрогнул голос Дарины, хотя внешне она никак не показывает своего волнения.

— Мне сложно ответить на этот