– Посмотри на эти кусты! – кричит она, указывая вперед, на то, что на самом деле является креслом.

Я смотрю на воображаемые кусты.

– Очень зеленые! – наконец громко говорю я. Если нам не хватает чего-то в содержании, мы восполняем громкостью.

Я даже не знаю, что такое куст. Это что, кустарник? Маленькое деревце?

Я никогда в жизни не была в садовом центре.

– Как ты думаешь, что делает этот куст? – женщина спрашивает меня.

Я замираю.

– Мне кажется, с этим кустом что-то не так, – добавляет она, умоляюще глядя на меня.

Спонтанно. Свободный поток идей. Да, и…?

– Мэм, да этот куст БЕРЕМЕННЫЙ! – кричу я.

Теперь, похоже, у меня два уровня игры – смертельные болезни и рождение ребенка кустарником из его воображаемого влагалища.

В этот момент я понимаю, что есть что-то страшнее, чем театралы, сорвавшиеся с поводка. И это сорвавшаяся с поводка я.

Что скрывается в моем мозгу? Что за неловкий мусор там притаился, вот-вот готовый выскочить, наконец освободившись от всех привычных фильтров нормальной жизни?

После благополучного приема родов у кустарника (малыш 3 килограмма и 170 граммов, мать в порядке, спасибо, что спросили) занятие заканчивается, и я, спотыкаясь, выхожу за дверь, выбившаяся из сил.

На следующем уроке Лиам кричит:

– Вы два ученых! Вперед! – с другого конца комнаты.

Я снова в паре с Кловером.

Он надевает свои воображаемые лабораторные очки и изображает, как держит что-то маленькое в ладони и паникует.

– АААА! – говорит он.

– АААА! – поддерживаю я его идею. Кловер продолжает показывать на свою руку.

– В чем дело? Что же мы обнаружили? – спрашиваю я, позволяя ему вести.

– Я НЕ ЗНАЮ, я ничего не вижу! – говорит он, активно жестикулируя на что-то невидимое в своей руке. Кловер – самый эмоциональный импровизатор в аудитории.

– О… – отвечаю я.

– Но ты видишь! Опиши мне это!

Я смотрю на пустоту в его руке.

– Ну… оно… белое. Маленькое. Мягкое. Оно… оно… живое!

Кловер паникует от такого откровения. Его рука сжимается. Он начинает прыгать вверх и вниз, а я, в свою очередь, тоже паникую. Вокруг нас другие группы кричат в своих собственных сценах безумных ученых.

– Оно уменьшается! Ты делаешь ему больно! Ты должен успокоить его! – кричу я на Кловера.

– Ладно, ладно! Но как? – спрашивает он.

– Тебе нужно спеть песню из мюзикла! – кричу я.

Кловер пристально смотрит на меня, обдумывая услышанное.

– Мюзикл поможет? – спрашивает он.

– Да!

Кловер машет руками, будто джазовый исполнитель, и поет песню «New York, New York» Фрэнка Синатры. Я присоединяюсь, мы направляем нашу песню на его руку и пританцовываем в унисон. Ииии… снято!

Можно с уверенностью сказать, что я вообще не узнаю себя.

Обычно я настолько загнана в клетку, мои действия настолько отрепетированы, и я настолько не решаюсь разговаривать в реальной жизни, что часто просто полагаюсь на условные ответы, особенно в офисе. Работа иногда кажется бесконечной чередой слов «Хорошо. Работаю!» и обязательных обращений к коллегам: «А у тебя как дела?»

– Этот куст беременный! – кричу я. Спонтанность, говорите?

Но тут, лишенную направления, режиссуры, отрепетированных сценариев, меня заставили разговаривать. И я получаю от этого удовольствие. Это заставляет меня смеяться, и мне кажется, что мой мозг меняется. Это помогает вырваться из скучной, задолбавшейся самой себя и взять верх над офисной рутиной.

Но, естественно, есть пределы.

На третьем занятии Лиам просит меня разыграть с ним новую сценку перед остальными. И сегодня он заставляет меня исполнять балет. Я не хочу танцевать балет, когда все в аудитории смотрят на меня. После некоторого колебания я безжалостно делаю вид, что сломала ногу о трактор, а потому прикована к полу, что явно лучше, чем танцевать перед всей аудиторией.

Лиам больше никогда не просит меня демонстрировать что-либо.

Хорошо ли я импровизирую? Нет. В лучшем случае я делаю это нормально, но все время замираю, ожидая, что мой мозг даст мне что-то, что можно продумать. «Заморозка» – это буквально то же самое, что и «выключение», которое происходит, когда я нахожусь на сцене. Но здесь люди находят заморозку забавной, потому что у вас есть партнер, который может контролировать ситуацию, если что-то пойдет не так. На самом деле ошибки иногда идут на пользу. Это обычно интересно, потому что мы понятия не имеем, к чему в итоге придем.

И хотя заморозка может быть забавной, я изо всех сил пытаюсь убежать от своей природы.

– Хорошо, а теперь вы в лесах Амазонии! – кричит Лиам, начиная новую сценку.

– Пойдем прогуляемся по джунглям, – говорит Кловер.

Я оглядываюсь на фальшивые джунгли.

– Ты можешь убить этого паука для меня? – спрашиваю я его. – Он очень большой. И иди впереди меня, чтобы сначала ты прошел сквозь паутину. Как ты думаешь, здесь есть клещи, передающие болезнь Лайма?

Позже мы с Кловером уходим одновременно и идем на станцию метро вместе.

– Какого персонажа ты играла во второй половине занятия? – спрашивает он меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, знаешь, тот чудаковатый персонаж, которого ты всегда изображаешь. Он очень смешной.

Сначала я ничего не говорю, а затем до меня доходит.

Я ИГРАЛА САМУ СЕБЯ. ЭТОТ ПЕРСОНАЖ И ЕСТЬ НАСТОЯЩАЯ Я.

Я ни за что не признаю, что все эти странные мысли были на самом деле моими. Вместо этого я говорю емкий, отличный ответ, который мы все произносим, когда кто-то раскрыл нас, а у нас нет алиби.

– Ага, неплохой.

Несмотря на то, что каждый урок насыщенный, полный людей, которых я плохо знаю, и динамичный, я начинаю получать удовольствие. С каждым уроком моя скорлупа раскалывается все больше, и я становлюсь менее испуганной и более оживленной. Это не значит, что я становлюсь лучше в импровизации или развиваю способность создавать гармоничные и реалистичные взаимодействия. В одной сценке, на фермерском рынке, я кричу: «КТО ОНА????» – и показываю пальцем на невидимую женщину, продающую петрушку, в то время как мне нужно торговаться за товар.

«Что это за чудаковатый персонаж, которого ты постоянно играешь?» Это я. Я настоящая – и есть этот персонаж.

Оказывается, мне действительно нравится быстрый темп занятий. Поскольку мы постоянно перескакиваем со сценки на сценку или из одного воображаемого мира в другой, я чувствую себя свободной от бесконечного, мучительного цикла бытия самим собой. Я не обязана быть ею: зинтровертом, тревожной, застенчивой.