Кто-то грубо обрывает солдата:

— Ты, Васька, говори, да не заговаривайся: за такие разговорчики сам знаешь, что бывает.

— Это точно, пехота без танков — ноль! — вступает в разговор танкист.

Ему возражают:

— Какая от вас польза?! Танки сами по себе, а пехота сама по себе. Нет, товарищ танкист, считай, мы пока еще не сдружились.

— Это как понять? — защищается танкист.

— А так, — звучит целый хор голосов. — Пока доберетесь до немецких траншей — то сядете на карачки в болоте, то гусеницей угодите в овраг, то «юнкерсы» вас разбросают по полю, как спички из коробка. Быстро немеете: кончились боеприпасы.

Вмешивается артиллерист:

— Хреново вы, пехота, помогаете нашим наблюдателям, а без них какая стрельба? Что бы вы без нас, мужики, делали? Артиллерия, известно, «бог войны». Снарядов бы побольше — и дорога на Берлин открыта.

— Вот-вот! У немцев снарядов — куры не клюют, а у вас — хорошо, если по десятку на пушку схлопочете. Какой уж тут «бог». Немцы никогда не экономят — бьют и бьют. Солдаты не смерти ждут, а конца обстрела.

— Ты помолчал бы, пехота: за такие суждения — трибунал!

— Не дергайся, артиллерия. Вот тебе примерчик из твоей епархии. Фрицы засекли по блеску стереотрубу твоего наблюдателя, шарахнули по окопам. Четверо ваших отдали концы, а меня всего засыпало — одни ноги торчали, еле откопали.

— Чего-то я не понимаю, — вопрошает кто-то. — Фрицы болтают, будто воюют за свое Отечество — это на нашей-то Русской земле. И мы воюем за Отечество — опять же на своей, не на их территории. Это что же они, червяки вонючие, нашу землю считают своим Отечеством?

— Ну, ты даешь петуха! — смеется сосед. — Задай-ка этакий вопрос комиссару.

Ночная свободная дискуссия продолжается. Солдаты, не стесняясь младшего лейтенанта, переходят к обсуждению своих командиров — выше роты никто не берет, да мало кто и знает командира полка или дивизии.

— Наш ротный — зверюга. Будто в лесу народился. Один солдат не выдержал, влепил ему перед боем по чайнику: пусть рассудит, как обращаться по-людски с нашим братом. Вроде бы одумался и с тем парнем, что влепил ему, не стал тягаться.

— А наш выдрючивается перед начальством, да так, ангидрид твою перекись марганца, что готов лизать ему все места ниже спины.

— Наш тоже не лучше: и в деле говенный, и человек так-сяк.

— А у нас — балаболка, так и прозвали его: «Бебе».

— А наш как прикажет, так держись руками за воздух: не поймешь, чего хочет?

— Как приехали на фронт, комиссары нам говорили: погоним фрица! А на деле…

Неожиданно кто-то подобрался в темноте к столу и так шарахнул кулаком, что подскочили и зазвенели кружки:

— Это как понимать ваши слова?! Распустили глотки! Командир командиру рознь! Пораженцы вы! Таких — к стенке!

Люди смолкли. Наступила мертвая тишина. Но продолжалась она недолго — возмутился танкист:

— Ты что, мужик, очумел?! Какие мы пораженцы?! Пришли с боя, а завтра опять в бой. Мы по справедливости — и только! А как ты против, так иди к особистам! Они любят таких, как ты, — недоумков!

— Да не о том я, бог свидетель! Досада меня взяла, как зачесали про командиров.

Заговорил сосед разгневанного солдата:

— Эх, Гераша, Гераша, командиры-то нас простят…

Его перебил младший лейтенант:

— Ребята, постойте! Припомните-ка, разве ни у кого из вас не было ни одного приличного командира?

Все зашумели:

— А как же, были, были…

— А где взять лучших?

— Были да сплыли.

— Эх, ребята, ребята, — все узнали хриплый голос старого солдата, — на чем языки чешете? Одна чернота. Дозвольте повеселить, ежели не против.

— Давай, давай, Леша!

И пошел рассказ, похожий на сказку. Говорено не раз: чего только не бывает на войне!

— Вот вам быль: как величайший трус, от рождения с заячьим сердцем, — стал Героем Советского Союза!

— Ну-у, это загибон, как это так?

— А так. Вот и послушайте. Немцы наступали на Киев и разбили нас на Днепре. От полка остались только знамя полковое и рядовой Сидоренко. И надо же такому случиться: заяц стал львом. Обвязался тот Сидоренко под гимнастеркой знаменем, нашел на берегу бревно подлиннее, покрепче, столкнул его на воду. Сам улегся, крепко привязался лямками, и поплыло то бревно по течению. Глядят немцы в бинокль: прилип к бревну убитый «Иван», ну и пусть плывет… Держится бревно на воде, не тонет. Подплыло на другой день к берегу, где новая часть оборону держала. Вытащили солдата из воды, спрашивают:

— Кто такой?

А он, сукин сын, парень не промах — такой сочинитель!

— Рядовой Сидоренко! — говорит. — Такого-то полка, такой-то дивизии! Перед смертью комполка подполковник Бучин Иван Ионович вручил мне боевое знамя и сказал: «Поручаю тебе, солдат, спасти честь полка». Сообразил я, как быть. Мигом вниз к реке, ухватился за бревно и поплыл.

— А знамя-то где? — спрашивают командиры.

Сбросил с себя солдат мокрую гимнастерку и вручил им боевое знамя погибшего полка. Каков молодец!

Доложили в дивизию, та — в армию, а оттуда — во фронт. Тут уж близко и до Москвы. Сообщили наркому обороны. Тот распорядился расславить и расписать во всех газетах подвиг русского человека. Стал старший сержант Сидоренко Героем Советского Союза. Скажете, случай? Нет, братцы. Судьба. Пошутил господь — и вот какой театр вышел!

— И где сейчас твой Сидоренко?

— А кто его знает…

Все, что я здесь видел и слышал, — масса человеческих характеров, судеб, историй, — напоминало калейдоскоп. Встречи с фронтовиками позволили мне полнее представить общую картину сражений за Ржев с зимы до лета сорок второго года. Когда я позднее вглядывался в нее, обдумывал отдельные ее подробности, то мне часто становилось не по себе. Трудно поверить, что так было. Эти воспоминания долго еще не давали покоя.

Гибель Саши Рыжикова

Спокойно прошла еще одна неделя. Однажды вечером, гуляя с Рыжим по деревне, мы увидели на противоположной ее окраине открытые высокие эстакады — на них стояли разбитые танки!

— Гробовое соседство, — хмуро проговорил Рыжий.

Кто догадался, кому пришло в голову устроить возле лазарета мастерские по ремонту танков?!

Предчувствие нас не обмануло.

День начался как обычно. Встали, помылись и, покуривая, дожидались завтрака, вот-вот должна подъехать кухня. Вдруг над лесом появилась пятерка «юнкерсов». Они летели низко, чуть не задевая деревья. Нам показалось, что самолеты выстраиваются в цепочку — значит, через минуту-две начнут свой зловещий «хоровод». Я подтолкнул Рыжего: