Убийство с помощью гвоздя — один из наиболее известных мотивов китайской детективной литературы. Самый древний источник относится к началу нашей эры: в уже упомянутом сборнике «Тан-инь-би-ши», в рассказе номер 16, говорится о судье по имени Ен Цын, который заподозрил насильственную смерть мужа некоей вдовы, при том что на теле покойного не было никаких следов. Финал — находка гвоздя в черепе — имеет несколько вариантов. В самой старой версии этого рассказа судья Ен Цын замечает рой насекомых на верхушке черепа. В самой поздней версии, датируемой XVIII веком, судья заставляет вдову-убийцу признаться в совершенном преступлении, разыграв в суде настоящий спектакль и заставив ее поверить, что она в аду, перед подземным судом. Этот рассказ называется «У-цзэ-тянь-сы-да-ти-ань» и был издан в моем переводе в Токио в 1949 г. Впрочем, для «Смертоносных гвоздей», написанных для западного читателя, я намеренно выбрал другой финал, основанный на рассказе Г.-С. Стента («Двойное убийство с гвоздем»; журнал «China Review», 1881 г.). Там судебный эксперт осматривает тело, но ничего не находит, и тогда жена советует ему осмотреть череп и специально поискать гвоздь. Судья предъявляет обвинение вдове покойника и немедленно предъявляет другое — жене эксперта, ибо только собственный опыт мог натолкнуть ее на такую мысль. Выясняется, что судебный эксперт — не первый, а второй ее муж; производят вскрытие тела ее первого мужа и находят такой же гвоздь в черепе. Обеих женщин судья приговаривает к казни.

Если в предыдущих повестях судья Ди предстает как гениальный детектив, не совершающий ошибок, разгадывающий самые сложные интриги и наказывающий преступников, то здесь я попытался изобразить его с другой стороны: его расследование заходит в тупик, и он готов пойти на серьезный риск, чтобы докопаться до истины, а в случае неудачи понести наказание. Известно, что почет и уважение, которыми пользовались китайские судьи, относились не столько к ним самим, сколько к Закону, чьим именем они вершили суд, и к Империи, которой они служили. Закон всегда прав, но судья может впасть в заблуждение; и тогда судью должно приговорить к наказанию, как любого другого человека, — судьи не обладали неприкосновенностью и не могли рассчитывать ни на какие послабления. В Древнем Китае действовал принцип «фань-цзо» — принцип обращения приговора: тот, кто возвел ложное обвинение на невиновного, приговаривается к наказанию, которое было уготовано для обвиняемого. Несколько характерных деталей в сюжетной линии с вдовой Лу я почерпнул из книги «Ди Гун Ань», а кроме того, своему развитию этот сюжет обязан многочисленным просьбам моих читателей и читательниц, утверждавших, что в жизни судьи Ди пора бы появиться прекрасному полу.

История Ляо Лень-фан и Ю Гана основана на представлении древних китайцев о том, что добрачные связи позволены только мужчине и только с посторонними женщинами, но никак не с собственной невестой. Связано это было с тем, что отношения со свободными женщинами и куртизанками — частное дело каждого мужчины, но женитьба касается всей его семьи, в том числе и умерших предков, которым следовало торжественно сообщить о помолвке. Считался преступным тот союз, о котором не было объявлено предкам. С незапамятных времен китайцы смотрели на непочтительность к родителям и родственникам как на преступление, «бу-дао», то есть «преступная дерзость». Бу-дао каралось жестокой казнью.

Вообще, поклонение предкам являлось одной из основ китайской религии. В каждом доме имелось особое помещение, в котором стоял деревянный ящик с плитками, символизирующими души умерших предков рода. Глава семьи сообщал предкам обо всех важных событиях, происходящих с ним и его домашними, и, кроме того, душам регулярно приносили в жертву пищу. Так предки продолжали участвовать в жизни рода; родовые связи были превыше жизни и смерти.

Именно культ предков обусловливает то, что осквернение могилы считалось в Китае страшным преступлением и преследовалось по закону. В законодательстве, официально отмененном лишь в 1911 г. при провозглашении Китайской Республики, читаем: «Всякий, повинный в раскапывании могилы, приводящем к выставлению гроба на всеобщее обозрение, получает 100 ударов и подлежит ссылке из родных мест на расстояние не менее 3000 миль. Если же кто, раскопав, как сказано, могилу, далее вскрывает гроб с телом, того следует предать пыткам и смертной казни через удушение» (Да Цин Ле Ли, свод законов Китая, глава CCLXXVI. Перевод сэра Томаса Стантона, Лондон, 1810).

Для понимания личности Лань Дао-гуя нужно хорошо представлять себе, какую роль играл спорт, и в частности борьба, в китайской культуре. Борьба для китайцев была не столько средством самозащиты, сколько составной частью философии укрепления тела и духа человека. В XVII веке китайские переселенцы распространили эту философию в Японии, где и зародилось дзюдо (джиу-джитсу). Что же касается истории вдовы Лу, заинтересованный читатель может найти множество сведений в книге Дж. Нидхэма «Наука и цивилизация в Китае», я же сообщу только, что в Древнем Китае верили в существование женщин-вампиров, колдующих и насылающих порчу левой рукой.

История с пирожником и крестьянином (глава 14) взята из тридцать пятой главы «Тан-инь-би-ши», в которой рассказано, как разрешил аналогичный спор судья Сынь Бао, живший в начале нашей эры.

Игра «семь кусочков» — «Чи-цзяо-бань», «семь слагаемых мудрости», или «Чжи-хуэй-бань», «забава мудреца» по-китайски, — древнейшая китайская игра, получившая особенную популярность в XVI–XVII веках. Философы посвящали целые книги описанию того, как выкладывать фигурки из семи кусочков бумаги. Сейчас эта головоломка популярна и на Западе, такие наборы можно найти в европейских магазинах.

Здесь я не буду повторять описания китайской юридической системы, которые я давал в послесловиях к первым четырем повестям. Вместо этого мне бы хотелось коснуться некоторых деталей, которые, как показывают письма читателей, требуют дополнительных разъяснений.

На мой интерес к китайской литературе повлияло длительное изучение китайского языка и истории Китая. В 1940 г. мне в руки попала детективная повесть XIX века, написанная неизвестным китайским автором. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я немедленно занялся ее переводом, и в 1949 г. английский перевод вышел в Токио под названием «Ди Гун Ань». В предисловии я перечислил несколько китайских детективных повестей и романов, а от себя добавил, что современным авторам, возможно, было бы интересно попробовать себя в стилизации древнекитайской детективной прозы: образец — есть, дополнительные источники перечислены. Книжные прилавки в Японии в то время были завалены третьесортными переводными детективами; и я решил провести эксперимент сам: написать «древнекитайский» детектив, основываясь на подлинных источниках, чтобы продемонстрировать восточным читателям богатство их литературного наследия. Литературного опыта у меня тогда практически не было, но я подумал, что попробовать все равно стоит — опираясь на источники и придерживаясь традиционного китайского стиля повествования. Так в 1950 г. появились «Колокол», а год спустя — «Лабиринт». Это были, по существу, черновики для последующего перевода на китайский и японский, но поскольку эти черновики заинтересовали западных издателей, я не стал возражать против их публикации. Книги успешно расходились — мой эксперимент удался; последующие «китайские» повести писались уже не только для восточных, но и для западных читателей. В 1952 г. в Нью-Дели я написал «Озеро», в 1956 г., в Бейруте — «Смертоносные гвозди», там же в 1958 г. — «Золото». Главный герой всех книг — судья Ди; если читать их в порядке внутренней хронологии, то последовательность должна быть такой: «Золото», «Озеро», «Колокол», «Лабиринт», «Смертоносные гвозди».