на окраине. Посреди зала-спальни висела груша, занимающая больше места, чем узкий диван, телевизор – новая модель, наверняка из столичного магазина, электронная плита, микроволновка, духовка.

Квартира располагалась в пятиэтажке, теряющейся среди лесов ей подобных. Если ты новенький в городе, легко заплутаешь – номеров нет, развешенные на балконах вещи всюду одинаковые. Набрав простой код, я вошел в дом и направился на четвертый этаж. В коридоре пахло мочой, в углах валялся мусор, распахнутые почтовые ящики забивались бумагами. Холод стоял еще более пробирающий, чем на улице. И как жить в таких условиях? Как Изенгрин, когда-то купающийся в роскоши, терпит подобное?

Я бы на его месте свалил в Лондон и любовался видом башни Елизаветы на восходе и закате, а не торчал в этой норе. Но нет, у нас война, у нас цель… Интересно, кто подал идею устроить такое специфическое поле битвы – Лис или Волк?

Отличив нужную дверь по лежащему рядом коврику, черному в полоску, я нажал на звонок и принялся ждать. Нос уже отмерз, и я был бы не прочь глотнуть чая. Ключ повернулся в скважине, послышался щелчок верхнего замка, и в лицо ударило приятное тепло.

– Наконец-то! – просочился в прихожую я. – Мороз бешеный! Как у тебя хорошо-о-о!

– Проходи в зал, – безразлично произнес Изенгрин. – Мы с Гери ждем.

– С Гери? – выгнул бровь я. – Боюсь даже представить, что настолько важное могло произойти, раз ты устроил с ним посиделки. Неужели конец света близок? Да нет. Всадники Апокалипсиса должны были появиться, чтобы ты запустил нас в одно помещение.

С младшим волком мы не ладили. Даже больше: я его люто ненавидел, а он меня презирал, хотя на людях приходилось играть стандартные отношения между враждующими лагерями – неприязнь, но не более того. В реальности же некоторые стычки между нами не оканчивались даже простой дракой – заходило куда дальше. Однажды я в порыве ярости проткнул ему насквозь мочку уха, и теперь он ходил с тоннелями, чтобы шрамы были не так заметны. У меня же от него остался целый набор узоров на спине.

Изенгрин строго сложил руки на груди:

– Будь добр, в этот раз держи себя в рамках приличия. Дело важное.

Наверное, именно так отцы смотрят на оплошавших детей.

Я ухмыльнулся:

– Тут уж как получится, не только от меня зависит, чем твоя затея закончится. Надеюсь, ты устроил Гери ликбез.

– Не сомневайся.

Изенгрин терпеливо ждал, прислонившись к выступающему углу и наблюдая за каждым моим движением, пока я снимал пальто и вешал его в коридорный шкаф, будто боялся, что я совершу какой-то необдуманный поступок. Прежде чем впустить меня в зал, он еще раз предупреждающе покачал головой, мол, не нарывайся. Я поднял руки в защитном жесте, дескать, буду херувимом.

За время моего отсутствия здесь ничего не изменилось. Все та же груша над чистеньким вычищенным ковром, узкий кожаный диван с подушкой и горкой одеял у подлокотников, протертое кресло и застеленный бумагами журнальный стол. Возле полок с книгами на полу, аккуратно прислоненный к шкафу, стоял портфель, а рядом с ним ровной стопочкой были сложены учебники и тетради. В противовес внешнему порядку – фантики возле телевизора, забитая чертежами мусорная корзина.

– Приперся наконец.

– К твоей беде, да, – оскалился я, смерив развалившегося в кресле Гери, покуривающего сигарету, презрительным взглядом.

– Ты где шлялся? Мы тебя с утра ждем.

– Развлекался. Но тебе не понять, Арлекин ведь недоступная.

Лицо Гери налилось красной краской. Поддевать его несчастной любовью – ни с чем не сравнимое удовольствие.

Он уже встал в стремлении накинуться на меня, но его остановил Изенгрин – схватив за плечи, толкнул обратно в кресло. Я разочарованно вздохнул – понадеялся было на развлечение…

– Ты обещал! – рявкнул Изенгрин, и его серо-голубые глаза на мгновение вспыхнули ярко-синим.

Инстинкты завопили, что нужно либо бежать, либо молить о прощении. Будь у меня хвост, я наверняка бы его поджал. Гери, более чувствительный к силе Волка, слился с обивкой.

Ненавижу такие моменты. Живот словно пронзают тысячи тонких игл.

Изенгрин сделал глубокий вдох, и все тут же прекратилось. Кислород заполнил легкие, Гери растекся расслабленной лужей, а Изенгрин уткнулся лбом в ладонь, сдавленно прошептав:

– Простите. Я несколько не в себе.

– Мы уже поняли, – нервно отметил я, поправляя воротник футболки и стараясь не начать отряхивать рукава, будто по ним ползают миллионы личинок.

– Постарайтесь не сталкиваться, – повторил он. – Я не для этого вас собрал.

Гери, еще пребывающий в шоковом состоянии, приосанился и попытался изобразить осмысленный взгляд. Я, тоже пошатывающийся, приземлился на диван как можно дальше от него, притворившись, будто заинтересован. Поджилки тряслись, картинка перед глазами расплывалась. Волчьи силы… Можно посочувствовать бедняге Гери. Должно быть, ему хуже раза в два.

– А ты не дави на нас, – прохрипел я. – Это неприятно.

– Тогда не вызывайте мой гнев.

Надо же, я про чай забыл. Наверное, из-за того, что электрические заряды внутри перекрыли холод, ранее пробравший до самых костей.

– Мы будем вести себя как положено, – смиренно прошептал Гери. – Прошу, скажите, ради чего все это и зачем вы пригласили этого мерзкого лиса.

– На себя посмотри! – не выдержал я.

– Солейль! – одернул Изенгрин, и я непроизвольно вжал голову в плечи. – Глупый ребенок… И почему Олениха с тобой нянькается? Ты можешь хотя бы на минуту прикусить язык и послушать?

Как в детстве, я провел пальцами по губам и «выбросил ключ», да еще и демонстративно зажал рот ладонью. Гери фыркнул и отвернулся к окну. Изенгрин, кивнув, начал:

– Надеюсь, теперь у нас состоится конструктивный разговор. Уверен, вы все уже познакомились с Хель. – Мрачное молчание было ему ответом; Гери скривился, словно лимон целиком съел, а я закатил глаза, выражая свое отношение к новенькой. – Да, я понимаю, она вам не нравится, но ее ценности для нас это не отменяет. Не могу сказать, кто она и зачем нужна мне, почему Лис пытается заманить ее в свои сети, но вы должны знать, что это чрезвычайно важно. Едва она пришла, лисы уже обвили ее и старательно перетягивают на свою сторону. Этого допускать нельзя, если мы не хотим, чтобы Лис победил.

– Да что она такое? – непонимающе спросил Гери. – Все на ней будто свихнулись. И ты нам ничего не рассказываешь. Мы идем по шахматной доске вслепую!

– Я не могу раскрыть вам все секреты.

– Мы не дети.

– Вы и есть дети. Как бы то ни было, вы не в состоянии воспринять все верно. Я хочу, чтобы вы не задавали вопросов, а выслушали меня. Это