Точно механическая кукла, застёгивала пуговицы, размешивала сахар, брела к метро… медленно переодевалась в служебном гардеробе, а все спрашивали про Голландию, про Амстердам, кто-то даже спросил, была ли она в музее Ван Гога.

Лидия Альбертовна едва сдержалась, чтобы не захихикать.

…А сметь – это старый немецкий маэстро, глаза у него голубые, он пулей тебя настигает, без промаха бьёт…

– Ой, ну какая же вы, Лидия Альбертовна, красивая, какая же вы счастливая, – радовалась за неё Марина Требенкуль, подкрашивая перед зеркалом ресницы, бесконечно тараторя. – А у нас тут тоже много чего без вас произошло… Моргулесина ездит по городу на шестисотом мерсе, никакого жениха у неё не оказалось… Всё липа, только деньги непонятно откуда. Людмила Анатольевна уволилась, говорит, хватило ей – всю жизнь надрывается, пора отдохнуть в собственное удовольствие. Укатила в Испанию на корриду. Говорят, у неё кто-то в

Канаде помер, наследство оставил. Такие странные дела. Кришнаитка со своим развелась, ибо он оказался законченным негодяем, бандитом, вымогателем. А ведь ходил к нам в музей, как порядочный… Ой, а я тут вашего сынка, Артёмку, видела, в новой куртке, такой модной, не вы ему из Голландии привезли? Нет? А сказал – близкого человека подарок. Кто бы это мог быть… Но самое сокровенное я приберегла на конец.

И тут же, не в силах сдержаться, всё кучей и вывалила. Что она, оказывается, беременная, сначала у неё задержка случилась, несколько дней не знала что делать, так она переживала сильно, плакала круглосуточно, похудела даже немного, неужели не видно? А потом, после того, как Данил сделал ей предложение, всё, слава богу, разрешилось, и что теперь они заживут долго и счастливо и даже умрут в один день. Любовь до гроба – дураки оба.

Ухо заломило так, словно в нём тлеет фугасный заряд. У папы на войне случилась контузия.

Мама умирала мучительно долго.

Отец никогда не рассказывал ей об этом. Но она всё равно откуда-то знала.

Туки-туки-тук.

Туки-туки-тук.

Как там Тимофей Павлович говорил: люди – главные пожиратели наших жизней…

…Лидия Альбертовна достала из пачки последнюю сигарету, закурила… смяла пустую пачку, зачем-то отдала её Марине.

То, что произошло потом, имеет несколько версий.

Одни говорят, что с побледневшим лицом Лидия Альбертовна сразу отправилась в зал, куда после мирового тура вернули несчастного Ван

Гога, где достала из кармана рабочего халата склянку с сенильной кислотой и плеснула её содержимое с криком: "Так не доставайся ты никому" – прямо на шедевр.

Другие злые языки утверждали, что Лидия Альбертовна просто выплюнула на этот самый холст (или картон всё-таки?) всю горечь своих последних разочарований, потому желудочный сок или желчная кислота какая, попав на "Едоков картофеля", вступили с ними в сложную химическую реакцию, и картинка оказалась напрочь испорченной, со сквозной дырой, не поддающейся реставрации.

Иные примирительно рассказывали, что Лидия Альбертовна просто топнула перед картиной, да так, что штукатурка осыпалась. А потом схватила несчастное создание, буквально выдрала его из рамы и разорвала на мелкие кусочки.

Муся Борисовна, которую повысили в звании и вместо Лидии Анатольевны перевели в зал "Бубнового валета", рассказывала Ворошниной, что

Лидия Альбертовна разбежалась и со всей мочи врезалась в этюд головой.

– Пострадали обе, – злословила гнусавая старушка, многозначительно прищуриваясь: знать-то, входила к директрисе в доверие.

И только Надя-кришнаитка с блаженной улыбкой на блаженных устах ещё долго объясняла товарищам по отправлению религиозных культов, что

Лидия Альбертовна действительно разбежалась перед картиной, но не ударилась об неё головой, а плавно вошла внутрь художественной реальности.

Отчего композиция "Едоков" немного изменилась, и отныне (она сама это в реставрационной мастерской видела) в полутёмной комнате появилась ещё одна как будто не слишком прорисованная фигурка. На заднем плане.

И в которой якобы легко угадываются черты её бывшей коллеги по этажу.

Какая из этих версий наиболее верная, я не знаю, не мне судить.

Выбирайте сами.

Скажу только, что больше в галерее Лидию Альбертовну никто никогда не видел.

Впрочем, и вне стен этого достойного и душеподьёмного заведения тоже.

Из серы и из серости.

Из лени.

Из пепла.

Из слюны.

Из плесени.

Из промокашки.

Из складок на поверхности.

Из складок в глубине сцены.

Из хозяйственной сумки.

Из пассажирского самолёта.

Изо рта (Таня сказала, но объяснить отказалась).

В тамбуре.

В стогу сена.

На картофельном поле.

Из мыслей.

Из пробирки.

Из заблуждений.

Из рационально просчитанных вариантов.

Из-за того, что хочется (хотелось) курить.

Из-за неправильной парковки.

Из-за того, что много выпил.

Из-за того, что мало выпил.

Из-за того, что вообще не пил.

Из-за того, что пить бросил.

Из-за подлости людской (читай, женской).

Из служебных кабинетов, в которых есть диваны.

Из служебных кабинетов, где обходятся колченогим креслом в духе

60-х годов ("И столом", – добавила Таня, но уточнить отказалась).

Из-за того, что кто-то не хочет забыть и нуждается в вечном напоминании.

Из мест для поцелуйчиков в малоформатных кинотеатрах.

Из мест для поцелуйчиков в широкоформатных кинотеатрах.

По дороге на работу.

По дорогу с работы.

Из отчаянья.

Из смеси отчаяния и надежды.

Из страха что-то там менять.

Из желания поехать в Париж.

Из страха потерять.

Из-за любви к евреям.

Из-за любви к армянам.

Из желания не служить в армии.

Из желания не ехать в Америку.

Из необходимости доказать себе (другим), что ты обычный, нормальный такой мужчина (женщина).

Из-за страха смерти ("И пусть когда настанет твой конец, звучат слова – был у меня отец").

Из-за нереализованного инстинкта отцовства.

Из-за несформулированной творческой потенции.