– А пока ты за покупками бегала.

– Неправда, бабуль! – возразила Марина. – Борщ так быстро не варится, уж это я помню.

Наталья Ивановна посмотрела на внучку, чуть нахмурившись.

– Помнишь? – непонятным тоном переспросила она. – Только помнишь? Неужели сама-то ни разу не сварила за столько лет?

– Я? – искренне удивилась Марина. – Нет, конечно!

– И почему же?

– Да кто ж меня на кухню пустил бы? У Дикулова всегда такие повара служат, ого! Посторонним вход в их царство запрещается.

– Повара… Ну тогда конечно.

И Наталья Ивановна, резко развернувшись, вышла из кухни.

Марина не поняла, что рассердило бабушку. Можно подумать, Наталья Ивановна не знала, что ее сын совсем не нищий.

Ладно, это все ерунда.

Марина подошла к плите, приподняла крышку большой кастрюли. О! Вот это аромат! Нет, ни одному городскому повару не сварить такого борща, какой умеет варить бабуля.

Дикулов действительно вскоре ушел. Марина прекрасно слышала, как бабушка провожала его в прихожую, как он сказал:

– Я завтра к обеду приду, ладно? И кстати, составь список необходимой мебели, я закажу, привезут.

– Мариночка уже все записала, – чуть суховато сообщила Наталья Ивановна. – Я у нее возьму. Да и стоит ли тебе так утруждаться? Мы и сами справимся.

– Мама, прекрати! Если я столько лет не приезжал, это совсем не значит, что я все забыл и всех перестал любить.

– Любовь, сынок, по-другому себя кажет.

– Ну конечно, – сразу завелся Сергей Пафнутьевич, – я свою любовь тебе ничем не доказал. А Марина явилась через столько лет – и ей ты веришь! Она тебя любит!

– Не обо мне речь, – спокойно возразила Наталья Ивановна.

Дикулов сразу умолк и вышел из дома. Марина лишь удивилась тому, что он не хлопнул изо всех сил дверью, как делал обычно, когда бывал чем-то недоволен. Наверное, в материнском доме не решился, подумала она. Все-таки он действительно любит и уважает мать, хотя и бросил ее в лесу на столько лет.

Наталья Ивановна вошла в кухню, и Марина сразу поняла, что бабушка сильно расстроена и рассержена. Но одного взгляда на ее поджатые губы Марине хватило, чтобы решить: с разговорами лучше подождать.

– Бабуль, а ты сама-то борщ будешь есть?

– Налей тарелочку. Как, понравился?

– А то! Вкусней уж лет сто ничего не ела!

Марина быстро налила полную тарелку борща, придвинула поближе к бабушке хлебницу с толстыми ломтями свежего хлеба, глиняную миску со сметаной, подала ложку.

– Спасибо, внученька. Давненько за мной никто не ухаживал, – тихо сказала Наталья Ивановна. – Тогда уж и чайник сразу поставь, после с тобой чайку попьем. Сережа конфет привез городских.

Марина вдруг представила долгие годы, проведенные бабушкой в лесу… Ни электричества, ни радио, ни людей вокруг, только летом крепкие ребята привозят продукты от сына, да лесник два-три раза за зиму наезжает с керосином для лампы…

Как бабушка это выдержала?

– Трудно тебе было там, в деревне, – тихо сказала Марина, садясь к столу напротив бабушки. – Все одна да одна…

Но Наталья Ивановна, аккуратно погружая ложку в борщ, возразила:

– Не в одиночестве страх, девочка.

– А в чем? Ой, я тебе есть мешаю…

– Не мешаешь. А и правда, неплохо получилось. Я-то все боюсь, что на такой плите вкус будет дурной, не как на настоящем огне. Но вроде ничего, кушать можно.

– Вкусно необыкновенно! – Марина даже руки к груди прижала для убедительности. Она и в самом деле была в полном восторге от бабулиной кулинарии.

Наталья Ивановна съела половину тарелки наваристого борща и только после этого ответила на вопрос внучки:

– А страх, девочка, в памяти. Когда тебя воспоминания мучают и не можешь ты понять, правильно сделала или нет. И посоветоваться не с кем. Но это только первое время. Потом все очищается, начинаешь по-другому прошлое понимать.

– Как это – по-другому?

– Да так, что всех прощаешь.

– Что? – всплеснула руками Марина. – Всех? И того гада, который…

– И того гада тоже, – твердо сказала Наталья Ивановна. – Он свое получил. И все сам про себя понял.

– Уж так и понял, – недоверчиво проворчала Марина. – С чего ты взяла, что он понял?

– Видела я его вчера. Другой это человек, – тихо ответила бабушка. – Совсем другой. И ты на него зла не держи.

Марина внимательно всмотрелась в бабулю и осторожно спросила:

– А Дикулов… он что, хотел узнать?..

– Хотел, – кивнула Наталья Ивановна. – Я так поняла, что и обо мне-то вспомнил только из-за той истории. Примчался, чтобы все выведать.

– Ты ему сказала?

– Еще чего! Он бешеный, ему знать нельзя.

Да ведь он и сам узнает, подумала Марина. Если захочет – обязательно узнает.

И что тогда будет?

– И все-таки я не совсем поняла про поваров, – вернулась к дневной теме Наталья Ивановна, когда вечером они с Мариной, поужинав, сели перед новеньким телевизором. Правда, сидеть пока что приходилось на топчанах, но это не смущало ни бабушку, ни внучку. Через два-три дня в доме появится новая мебель, так чего горевать? – Ты ведь говорила, он целых три раза женился после Аннушки. И что же, ни одна из его жен готовить не умела?

– Не в этом дело, бабуль, – со вздохом ответила Марина. Как бы все это объяснить человеку, всю жизнь прожившему более чем скромно?.. – Просто твой сын довольно богатый человек, а богатые в Питере и в других больших городах живут по своим правилам.

– Это что же за правила такие?

Марина немножко подумала, прежде чем ответить. Потом заговорила неторопливо, подбирая слова:

– Ну, они должны держать прислугу, чтобы все видели, как много у них денег. И отдыхают за границей на модных курортах. И ездят на очень дорогих машинах. Одежду покупают в дорогих магазинах. В общем, чем больше у тебя дорогих вещей и чем дороже твоя еда, тем лучше.

– Значит, если никто не видит, как много у тебя денег, то их у тебя вроде как и нет? – насмешливо спросила Наталья Ивановна.

– Ну да, – согласилась Марина.

– А зачем это надо, чтобы видели-то?

– Как это – зачем? Если не видят, тебя в хороший ресторан не пустят, и в дорогой клуб, и в другие места для богатых.

– А тебе туда очень хочется? – Наталья Ивановна прищурилась, глядя на Марину.

– Да куда же еще-то… – начала было Марина, но запнулась.

Она ведь в последние месяцы прекрасно обходилась без всех этих тусовочных мест. Скучала, правда, но… но не померла же?