– Очень хорошо, миледи, – произнес Хопкйнс с самым мрачным видом.

Он позвал Джона, который сразу побежал за наемной каретой. Вернулся он очень скоро, помог Амелии сойти по лестнице и подняться в большую черную карету. Амелия еще не опустилась на сиденье, а экипаж уже сорвался с места, и она, утратив равновесие, почти упала на что-то гораздо более твердое, чем сиденье кареты. Не успела она перевести дух, как обе ее руки оказались за спиной и их связали чем-то мягким и шелковистым.

Она встревожилась, но тотчас сообразила, кто это мог быть.

– Лукас! Прекратите! Я не имею желания терпеть ваши игры сегодня вечером, и кроме того...

– Я вижу, что спасаю вас вовремя, – произнес резкий голое, слишком хорошо ей знакомый.– Тем более что вы называете этого американца его христианским именем. Амелию охватил ужас.

– Лорд Помрой? – Она безуспешно попыталась слезть с его колен. – Немедленно отпустите меня! Я не позволю вам этого!

Не обращая внимания на ее протесты, Помрой туже затянул узел у нее на руках, потом с неожиданной силой столкнул ее на сиденье рядом с собой. От толчка у Амелии перехватило дыхание, чему способствовал слишком туго стянутый корсет, и пока она боролась с подступившей дурнотой. Помрой поднял ее ноги к себе на колени и начал их связывать.

Едва Амелия вновь обрела дыхание, она крикнула:

– Джон, помогите! На помощь!

– Нет смысла взывать к. нему, дорогая леди, – сказал лорд Помрой, обматывая лодыжки Амелии шелковыми оковами. – Джон прослужил у меня много лет до того, как откликнулся на объявление вашего отца в газете. Кроме того, эти окна очень плотные, с толстыми стеклами, и вас никто не услышит. Экипаж специально готовили для военных целей. Он такой же крепкий, как скалы Гибралтара.

Амелии стало страшно. Значит, лорд Помрой все это подстроил. И колесо у кареты поломалось не случайно. Господи, помоги!

Амелия попыталась дать похитителю пинок, но платье, которое так послушно облегало ее тело дома, сейчас опутало ноги, и Амелия только и смогла, что по-дурацки подергать ими. Не говоря уж о том, что она по-прежнему еле могла дышать из-за тугой шнуровки. Лорд Помрой продолжал обматывать ей лодыжки так же спокойно, как это делал Лукас, когда они были на шебеке. Разница заключалась в том, что Помрой занимался этим не понарошку, а всерьез и крепко затягивал узлы.

– Кстати, о Гибралтаре, – заговорил он противоестественно беззаботным тоном, – известно ли вам, что я провел там некоторое время? При вашей любви к экзотике это место покажется вам любопытным. Мы посетим его как только поженимся.

Она с наслаждением обрушила бы на него все скалы Гибралтара! Как он смеет говорить о похищении словно об увеселительной прогулке?!

– Из вашей нелепой затеи ничего не выйдет! Помрой опустил ее связанные ноги на пол кареты и повернулся к Амелии лицом.

– Уже вышло, – произнес он.

В эту минуту они проезжали по достаточно широкому проулку мимо яркого фонаря, свет упал генералу на лицо, на котором Амелия увидела весьма решительное выражение.

Неужели Помрой и в самом деле думает, что может принудить ее к браку? Надо разъяснить ему, что это невозможно, и разъяснить до того, как они выедут из Лондона, где люди могли бы прийти ей на помощь.

– Милорд, это насильственное похищение не принесет вам ничего хорошего. Если вы увезете меня в Гретна-Грин и поставите перед священником, я просто откажусь от брака с вами.

– Чепуха. Вы же разумная женщина. Поставленная перед выбором между респектабельной жизнью с героем войны, который обожает вас, и весьма скандальным и печальным будущим, вы...

– Да, кстати, о скандале, – перебила Помроя Амелия, стараясь не думать о его словах насчет обожания, сильно встревоживших ее. – Скандал уничтожит вашу незапятнанную репутацию. Узнав о том, что вы похитили женщину вопреки ее воле, люди станут попросту презирать вас.

– Человека, который уберег Англию от Бонапарта? – Он пренебрежительно фыркнул. – Кроме того, к тому времени как об этом кто-то узнает, мы будем вполне благопристойно женаты. И это станет романтической сказкой, одной из тех, какие рассказывают за карточным столом.

– Ничего себе романтика! После того как я дважды ответила отказом на ваше предложение?

Помрой выпятил свой бульдожий подбородок:

– Если бы я верил, что вы в самом деле испытываете чувства, о которых говорите, я бы не сделал того, что я сделал. Но когда мы с вами познакомились, вам явно нравилось мое внимание.

– Только потому, что вы оказались интересным человеком и рассказывали интересные истории.

Он яростно замотал головой.

– Я заметил, как вы смотрели на меня. Вы были оживленной, возбужденной... вас явно тянуло ко мне. Уверяю вас, что я был предметом увлечения для многих женщин, ангел мой. Я могу безошибочно определить, когда женщина меня хочет.

– Вы имеете в виду – когда хочет придушить вас. Это он пропустил мимо ушей и продолжал:

– Пусть вас не обманывают мои седины, я не слабее любого молодого мужчины. – Он вздернул косматую бровь и стал еще более похожим на бульдога. – Я знаю, как доставить женщине радость в спальне.

О Господи, теперь он вообразил себя Казановой!

– Я не сомневаюсь, что вы способны быть хорошим мужем. – Амелия призвала на помощь весь свой такт. – Но вопреки тому, что вы думаете, я не могу представить вас в этой роли ни в спальне, ни где бы то ни было еще.

Некоторое время он пристально смотрел на ее окаменевшее лицо, потом заговорил:

– Это лишь потому, что гарпии из школы миссис Харрис вбили вам в голову много всякой чепухи обо мне. Если бы вы, ангел мой, знали, до чего доходит эта женщина в своих стараниях разлучить нас, вы пришли бы в ужас. Только сегодня утром... – Он вдруг замолчал и сдвинул брови. – Нет, я не стану говорить об этом до тех пор, пока вы не будете готовы услышать правду.

Так он считает, что за слабительное отвечает миссис Харрис. Просветить его, что ли? Нет, при данных обстоятельствах честность была бы неразумной.

– Вы не думали бы обо мне так плохо, – продолжал Помрой, – если бы эта женщина не настроила вас против мужчин определенного толка.

– Вы имеете в виду охотников за деньгами, – сухо уточнила Амелия.

– Я не охотник за деньгами! – взревел он так, что Амелия инстинктивно вжалась в спинку сиденья. Помрой спохватился: – Простите меня, но я думал, что вам следует это знать. Хотя ваше приданое будет принято с благодарностью...

– Если папа позволит вам его взять.

– Он позволит, когда узнает, какую роскошь я намерен предоставить вам. Ангел мой, я буду обращаться с вами, как вы того заслуживаете;

Если Он еще раз назовет ее своим ангелом, она станет обращаться с ним, как он того заслуживает, и вдребезги разнесет все в этой специально подготовленной карете, «крепкой, словно скалы Гибралтара»!