— Можно оказаться в глупейшем положении. Весь фокус в том, что тема есть, а повода для нее нет. И уже давно.

— Погоди, погоди. — Эля тряхнула головой. — Как это нет?

— В родном городе Канта хочется хоть немного быть философом. — Он прикрыл глаза, вспоминая. — Как сказал великий Кант: «Есть вещи, которые можно помыслить, но нельзя увидеть, а есть видимые, но не подвластные осмыслению». Янтарная комната относится к первой категории.

На мгновение на лице Эли промелькнула гневливая гримаска, потом она принялась пристально вглядываться в Максимова — искала признаки подвоха.

— Хорошо, я поясню. — Он откинулся на спинку кресла. — Прусский король Фридрих Первый решил удивить мир и заказал кабинет с янтарными панелями придворному архитектору Шлютеру Толком кабинет так и не собрали, король умер, а Шлютер в результате интриг оказался в Петербурге, где очень скоро умер от чумы. На прусский престол взошел сын Фридриха — Фридрих Вильгельм. Был он воякой до мозга костей, папины закидоны ему были чужды, и то, что успели наваять мастера, он приказал убрать с глаз долой в подвал. Как истинный пруссак, Фридрих Вильгельм оказался изрядным солдафоном и экономом, у него придворные шуты состояли на окладе в Академии наук. Вскоре наш царь Петр проездом посетил Вильгельма. По протоколу полагалось обменяться презентами. Петр от всей души одарил Вильгельма полестней гренадеров гигантского роста: знал, что Вильгельм мечтал создать гвардию гигантов на зависть всей Европе. По другим данным, Пруссии «подарили» две сотни русских великанов. А Вильгельм в ответ презентовал янтарную комнату в разобранном виде и яхту, которую еще три года приводили в божеский вид. В хрониках указывается, что за одного гвардейца родом из Ирландии король заплатил девять тысяч талеров. Замечу, это много больше годового бюджета тогдашнего Кёнигсбергского университета. Допустим, русских мужиков оценили дешевле. Скажем, по тысяче за голову. В итоге получается пятьдесят тысяч талеров. Вот это я и называю государственным подходом! Всучить новорусскому царю ненужную тебе диковинку в обмен на солдат ценой в весь Кёнигсбергский университет, считая профессоров, студентов, библиотеку и само здание.

— Ты не любишь Петра Первого? — удивилась Эля.

— Мне больше импонирует Сталин, если честно. Он менял коллекции Эрмитажа на танки, а потом этими танками вернул многое обратно и еще чужое прихватил.

Эля была в шоке, чего Максимов и добивался.

— При Петре, насколько известно, комнату толком собрать не удалось, поцокали языками на иноземное диво да и отправили на хранение в подвал, — спрятав улыбку, продолжил он. — Только при Елизавете янтарным панелям нашлось применение. Сначала установили их в Зимнем, а потом почти сразу же по прихоти царицы разобрали и перевезли в Царское Село. Да, еще один казус. Изначально панелей было только три, для четырех стен кабинета одной не хватало. Новый король Пруссии Фридрих Второй, узнав о проблеме, по-соседски помог. Напряг мастеров из Кенигсберга, и те в ударные сроки создали недостающее янтарное панно, прославляющее ратные подвиги Елизаветы, каковых, кстати, историки не зафиксировали. Как сказали бы сейчас. Янтарная комната является символом взаимовыгодного российско-германского партнерства, укрепленного личной дружбой монархов наших стран. Итак, с 1755 по 1941 год Янтарный кабинет был украшением Екатерининского дворца в Царском Селе и считался восьмым чудом света. С последним утверждением я абсолютно согласен. Она попала в разряд диковинок, о которых все говорят, но никто из живущих не видел. Что и делает ее величайшим произведением искусства, — заключил Максимов.

Эля с недоверием посмотрела на Максимова.

— Ты же не станешь спорить, что Паганини был величайшим скрипачом?

— Конечно. — согласилась Эля.

— А разве кто-нибудь из ныне живущих слышал хоть один аккорд в его исполнении?

Эля явно не была знакома с приемами, намеренно разрушающими стереотипы мышления. Так Учителя готовят сознание учеников для восприятия истин, лежащих вне банального и ограниченного мышления большинства смертных.

— Но Паганини написал «Капричос»! — возразила она. — Для их исполнения нужна высочайшая техника. Уже по партитуре «Капричос» можно судить об уровне мастерства Паганини.

— А от Янтарной комнаты остались только описания Александра Бенуа, пара акварелей и несколько фотографий. Поэтому я и говорю, что Паганини — великий скрипач, а Янтарная комната — восьмое чудо света. Доказать или опровергнуть это утверждение невозможно. Так что прав философ, о Янтарной комнате можно помыслить, а увидеть — нельзя. Нам с тобой выгодно верить и заставлять верить других, что Паганини был великим скрипачом, а Янтарная комната — нетленное произведение искусства. Почему выгодно? — упредил он вопрос Эли. — Да потому что иначе мы останемся без работы и средств к существованию. А главное — потеряем социальный статус и приятный во всех отношениях образ жизни. Была культура Древнего Египта, но какое отношение к ней имеют египтологи? Фараоны строили пирамиды, а историки написали пирамиды диссертаций. Или был Пушкин. За его счет сейчас живет сонм пушкинистов. Лично мне нравится быть археологом и переквалифицироваться в простого землекопа не имею ни малейшего желания. Поэтому из цеховой солидарности я утверждаю, что Янтарная комната — восьмое чудо. Но если честно, какое нам до этого дело?

Эля справилась с замешательством, как можно небрежнее спросила:

— А как археологу разве тебе нет дела до Янтарной комнаты?

«Браво, не упустила удачный момент для зондажа, — похвалил Максимов. — Рискнуть или нет?»

Он немного помедлил, тщательно выстраивая ответ.

— Как тебе сказать… Я бы с радостью нашел Святой Грааль, как Индиана Джонс. И продал бы Спилбергу право экранизации моих похождений. Миллионов за десять.

— Шутишь?

— Нет, серьезно. Слава без денег — это глупость.

— Ну, не знаю… Как-то это все… — Эля повела плечами. — А ты знаешь, что цинизм у психоаналитиков считается признаком неуверенности в себе? — Она вдруг решила уколоть.

— Психоаналитиков я считаю братьями по цеху, — усмехнулся Максимов. — Благодаря им критика из брюзжания и вкусовщины превратилась в наукоемкое словоблудие. А если честно, то ты права. Я жутко комплексую. Хуже — меня мучает совесть. Один банкир чокнулся на коллекционировании старинного оружия, насобирал уже миллионов на пять. На его больной тяге к прекрасному я бессовестным образом нажился. Пара консультаций, что я дал, покроет все мои расходы в Калининграде.

Подошла официантка, расставила на столе тарелки.

— Что-нибудь еще заказывать будете? — вяло спросила она.

— Эля? — вежливо поинтересовался Максимов.

— Нет, спасибо, ничего не надо. — Она придвинула к себе салат.

— Кофе минут через десять. — Максимов придирчиво осмотрел дымящийся омлет под коричневой корочкой. Отрезал кусочек. Принюхался. — Прекрасно, — удовлетворенно кивнул он. — Пахнет крестьянским домом, работой до седьмого пота и здоровьем. Еда варварская, но чертовски полезная.