— Свадьбы даже и не ждите! Вы уже год живете вместе — какая свадьба, позорище...

Да нам и не нужна была эта свадьба! Только почему — позорище? Если позорище, то зачем разрешили?

Но родители Шурика хоть какую-нибудь свадьбу все-таки хотели: люди простые, для них это необходимость кровная, а то «не как у людей» получится. Поэтому они настояли, что у них дома мы всё-таки соберемся. Маме пришлось купить мне (в комиссионке) платье — не свадебное, нет, просто более или менее нарядное. Покупала его она без меня, очевидно, чтоб не искушать невесту выбором. Принесла домой, сказав: «Очень хорошее платье!», и я, как всегда, согласилась.

Итак, «гуляли» в Чертаново. С моей стороны были родители и брат с Мурочкой. Все остальные приглашённые — родня Шурика. Ох, имела я бледный вид... То ещё общество. Весь день с губ брата и его жены не сходила иронически-презрительная улыбка, которая меня просто убивала. Мама с папой, как хорошо воспитанные люди, были вполне доброжелательны и снисходительны к «простому народу», тем более что маме, как обычно, удалось «захватить площадку», она царила, и все смотрели только на неё и слушали только её — а больше ей ничего и не нужно.

Так что удовольствие получили все: родня Шурика, потому что получилось всё, как у людей; моя мама (а значит, и папа), потому что удалось поцарствовать и показать всем, кто тут главный; Сашка с Мурочкой, потому что в очередной раз они нашли повод посмеяться надо мной и моим мужем, а, значит, ещё раз почувствовать себя особенными. А я не люблю вспоминать эту свадьбу. Не была я на ней ни веселой, ни счастливой. Паршивая заноза сидела в душе: всё идет в моей жизни не так. Всё не так — по большому счету. Делаю не то, что хочу, замуж выхожу как-то странно, да и за того ли? Пожалуй, уже тогда впервые закралась в голову эта мыслишка: «Сигизмунд, что ты делаешь?» (Райкин). Но инерция — страшная вещь! Тем более, когда не умеешь бороться за себя, нет привычки слушать свои мысли и чувства и уважительно к ним относиться. Обычная оглядка: что скажет мама, что подумают вокруг, не буду ли я смешна, гадка, отвратительна людям... Не буду ли выглядеть ещё глупее, чем я есть на самом деле.

...А правильно было бы сделать тогда так: бежать со свадьбы, бежать ото всех родных-близких, бежать куда угодно, начать жить самой, работать, молодая же была, сильная, неужели не смогла бы... Но такой выбор жизненного пути даже на краю моего сознания никогда не мелькал. Ведь если честно... Куда бежать-то? Из Москвы-то... В Питер? В глушь, в Саратов? Да и трусиха я уже такая была, что собственной тени пугалась — загнанный зверь, который огрызается и иногда пытается укусить только потому, что смертельно боится.

Смешно... Чего бояться? Почему зверь загнанный? Вокруг пляшут и поют не враги, не тати в ночи, а собственные родичи и родичи мужа...

Я поступила в институт, несмотря на то, что не член ВЛКСМ: просто набрала на два балла больше, чем требовалось. И не сдохла, заметьте, мама была права! Мне есть, где жить с мужем: в квартире у моих родителей у нас прекрасная комната. Надо мной, как говорится, ничего не каплет, я не голодаю. Так что, девушка, не морочьте голову, горя вы не видели, жизни не знаете и просто с жиру беситесь. Я это очень хорошо понимала, а потому молчала и ни одному человеку на свете не рассказала про загноившуюся в душе занозу. Из тех людей, которые были рядом, никто меня не понял бы. Я была совершенно одна...

Как я и ожидала, в институте начался клинически идиотский кошмар. Казарменная дисциплина (угораздило еще попасть на андроповское время), идеология во всем, оказывается, даже в библиотечных карточках — это те самые, где написан автор, название, издательство, тираж и прочие технические сведения (работники библиотек должны были заполнять эти карточки в духе марксизма-ленинизма); целый день отдан военной кафедре — из нас готовили медсестер запаса. Боже, как я ненавидела это всё! Как противно и неинтересно мне было в этом очаге культуры! Да ещё опять пришлось регулярно бегать от секретаря комитета комсомола. А семинаров всяких я боялась всего лишь чуть меньше, чем экзаменов, а семинары бывали часто.

Только одно было хорошее приобретение в этом заведении: на долгие годы я нашла подругу, очень близкую, которую любила так же, как Олечку. В ненавидимом мною 97-м году она с мужем погибла в страшной автокатастрофе по вине пьяного ублюдка. Галочка и Юрочка. Больше у меня нет такой подруги.

Но в 83-м мы только познакомились. И, надо признаться, её стараниями стали дружить. Я-то, как обычно, бежала людей, старалась общаться по минимуму. Но Галочка была цепкой девчонкой. И спасибо ей за это большое...

В сессии я заболевала, мне было по-настоящему плохо: тошнило, сильно подскакивало давление, «крутило» живот. Иногда преподаватели замечали, что со студенткой что-то не так и участливо спрашивали:

— Вам плохо? Дать воды?

Всякий раз я отстукивала зубами:

— Нет-нет, все нормально...

Но однажды на одном экзамене преподавательница подняла на мой стук глаза и аж подпрыгнула:

— Господи, да вы вся синяя! На вас лица нет!

Я попыталась выдавить из себя улыбку. Могу себе представить, что это было за зрелище. Судя по её реакции, весьма впечатляющее.

— У вас с сердцем плохо? Вам нужен валидол?

Я начала делать отрицательные движения руками, ладонями, потому что язык плохо меня слушался, да и голос куда-то пропал.

— Вы так волнуетесь? — наконец-то догадалась женщина.

Я бурно закивала.

— Да вы с ума сошли! — вот уж в точку попала! — Немедленно перестаньте, вас казнят, что ли? — она открыла свою сумочку и вытащила из нее какие-то таблетки. — Примите две желтеньких и одну белую. Сейчас же! — строго потребовала она. Откуда-то даже взялся стакан с водой. Стуча зубами по стеклу, я запила лекарство. Вода почему-то потекла мне за воротник. — Сядьте и успокойтесь. Сидите, сколько нужно, чтобы успокоиться, а потом поговорим.

Сидела я довольно долго. То ли таблетки подействовали, то ли участие экзаменаторши меня успокоило, но где-то минут через сорок я оказалась способной отвечать на вопросы билета. И оказалось, что я всё знаю! Чудо! Ведь шла на экзамен с абсолютно пустой головой и беснующимся в панике остальным организмом.

Вот так проходили сессии...

Институт был странный, к настоящему образованию имеющий очень приблизительное отношение, программа глупая, скучная. Весной я поняла, что ещё четыре года не выдержу. Стану идиоткой. И закралась в мою башку мысль о заочном обучении. Ну, в самом деле, если отмучиваться всего два раза в год, во время сессий, может, это будет не столь тяжело и отвратительно? Я обкатывала идею в своей голове и так, и эдак, и пришла к решению, что это будет оптимальный компромисс с мамой: я буду получать диплом, но не буду ходить на эту голгофу каждый день. И потом: я замужняя дама, мне надо и денежки зарабатывать. Я ж семью строю как-никак.

Странно, но борьба с мамой была не такой уж кровопролитной. Мои аргументы о том, что я хочу работать, возымели действие. Мне было милостиво разрешено перевестись на заочный.