Андрей не выдержал. Пришпорив коня, он бросился вперед, личным примером увлекая колеблющихся на стены. Вот уже лестница! Небольшой круглый щит над головой, сабля в намертво стиснутых зубах, правая рука судорожно помогает ногам отсчитать два десятка перекладин. Несколько стрел ударило о металл, дымящаяся струя прочертила справа, лишь каплями ожигая щеку. Вот уже конец лестницы, два испуганно-злых лица за зубцом. Щит отражает удар короткого копья, все тело вытягивается в длинную напряженную нить, стремясь достать жалом сабли грудь ближайшего… Достало! Еще усилие — и он сможет спрыгнуть за заборола…

Он не видел, как из бойницы в средней части стены высунулся длинный шест с подобием железного ухвата на конце. Лестница поползла назад и встала. Опрокинуть ее совсем, видимо, не хватило длины толкача. Она стояла почти вертикально, и шестеро людей на ней были бессильны что-либо предпринять. Их расстреливали, совершенно беспомощных, и единственным спасением было вновь оказаться на земле. Нижние просто спрыгнули, верхние засеменили вниз. Удерживавшие лестницу внизу поневоле разбежались, и наскоро сделанное приспособление поехало вбок. Андрей ударился о чье-то мертвое тело, почувствовал резкую боль в плече и потерял возможность наблюдать за боем.

Он уже не видел, как распахнулись ворота, как из них высыпала густая толпа панцирных пехотинцев. Длинными алебардами они оттеснили русичей от тарана. Ремни разрублены, бревно покатилось в ров. Оноприй яростным рыком погнал всех, кто был под рукой, на генуэзцев, связав их сумасшедшей рубкой и не давая возможности вновь отступить за ворота. Одна створка оставалась приглашающе раскрытой, осажденные не хотели бросать своих в беде. Если бы у нападавших была еще хоть сотня поблизости, если б не участвовавшие в приступе дружным навалом поддержали теряющих силу русичей, татары смогли б ворваться за ворота, а там!.. Но не было рядом той столь нужной сотни, а ряды конных вдали не дрогнули, оставаясь безучастными зрителями! Приступ завершился ничем…

Это уже позже, узнав подробности последних минут боя, Андрей не выдержал и высказал беглербеку в присутствии других нойонов:

— Отчего никто из тысячи Кюлькан-хана не помог захватить ворота? Это ж было так просто сделать?!

Могул Буги замахнулся и ожег русича плетью.

— Молчи, щенок! Как смеешь ты, молодой, учить меня, опытного полководца?! Я прикажу сегодня же переломить тебе хребет!

— Если ты тронешь его пальцем, я уведу свой тумен назад и скажу великому хану, что его беглербек либо трус, либо продался гнусным генуэзцам! — смело перебил Кадан. — Я жалею, что был сегодня напротив других ворот и не смог помочь русичам. Кто знает, даст ли нам Аллах еще одну такую возможность захватить Кафу?!

Могул Буги злобно скрипнул зубами, но не посмел ничего возразить любимцу Джанибека. Чуть помедлив, приказал:

— Войску отдыхать три дня! Потом я сам покажу, как нужно брать города!

Он гордо развернулся и направился к тому месту, где слуги поставили ярко-желтый шатер. Вслед за ним к своим стоянкам отправились и остальные. Андрей здоровой рукой обнял брата:

— Спасибо! Я дурак, что не смог сдержаться.

— Пустое. Ты должен просить извинения не за это!

— А за что?

— За то, что я теперь должен буду пить лишь воду из ручья. Проклятый трус вполне способен подсыпать яда в мое вино.

Андрей улыбнулся:

— Ничего, будем пить вино и кумыс в моей веже. У меня есть верные ребята, которые не допустят к бурдюкам и бочонкам даже самого великого полководца.

Братья рассмеялись и расстались, договорившись вечером действительно испить хмельного.

Еще дважды татары пытались овладеть городом, но оба раза откатывались от каменных стен подобно волне, бросающейся на утес и бессильно отползающей обратно. Могул Буги так ничего не смог показать, кроме бессмысленного кровопролития. Не было в людях того безумного порыва, что окрыляет и единым махом возносит на стены штурмующих. Да и откуда ему взяться в войске, для которого поход этот был обыденной рутинной работой? Удалось захватить город — грабь и пируй! Нет — подождем, пусть за нас нойоны все решают!

Андрей не принимал участия в боях, вывихнутое плечо требовало покоя. Он безучастно смотрел на море, то бирюзово зеленое и спокойное, то черное, в грозных провалах волн. Генуэзские корабли не уходили из крепости, делая блокаду ее невозможной. Одни покидали, другие прибывали, доставляя продукты и новых воинов. В конце концов на военном совете начальники решили установить против воротных башен мощные катапульты и баллисты. Многопудовые камни, бревна с окованными железом концами полетели в ворота, сотрясая их створки, били в стены, выламывая древние камни и намечая проломы. Это было правильное решение: пади ворота, рухни стены — волне атакующих нетрудно будет залить собою городские улицы. Но такая осада требовала постоянного поддержания порядка и дисциплины, а многими овладела расслабленность. Спали, пили кумыс, до отвала ели согнанных из окрестных селений и пастбищ баранов и быков, пренебрегали караулами. Расплата пришла, как всегда, неожиданно…

Звездной ночью десяток галер, до отказа загруженных латной пехотой, неслышно на веслах вышел в море. Татарский лагерь безмятежно спал, лишь несколько часовых у шатра беглербека сидели у костра, ведя ленивый разговор. Генуэзцы отошли за две версты, высадились, обошли правое крыло осадного войска и молча железным клином разрезали его. Началась ночная резня, всегда страшная, когда врасплох и спросонья, когда некому командовать, когда со всех сторон лишь беспощадная холодная сталь и острые клинки. Дикий крик избиваемых повис в лагере, ему вторил радостный хохот со стен. Двое ворот распахнулись, изливая новые стройные ряды италийцев. Все осадные орудия были изрублены и подожжены. Наконец над одной из башен вспыхнул большой факел, завыли трубы, давая сигнал к отходу. Ворота всосали в себя торжествующих победителей, тяжелые петли визгливо проскрипели, железные створки захлопнулись. Долго еще в радостной Кафе не смолкало той ночью веселье…

Лишь к обеду татары смогли подсчитать потери. Погибло более пяти тысяч человек, потеряно все осадное снаряжение. Могул Буги, предчувствуя неотвратимый гнев великого хана, пал духом и не мог на собравшемся совете произнести ничего вразумительного. Кадану ничего не оставалось делать, как взять инициативу в свои руки.

— Оставаться под стенами смысла нет, — произнес он. — Нужно уйти в глубину Крыма, дать людям хороший отдых, сообщить обо всем в ставку великого хана, попросить еще людей и баллист. Нам не хватило нескольких дней, чтобы проломить северную стену в двух местах. Понятно, что проклятые генуэзцы после нашего ухода снова все восстановят, но взять город мы сможем только через проломы. Весною вернемся и закончим!

— Я предлагаю разделиться, — предложил Андрей. — Я могу со своими людьми и остатком тумена Орду-хана направиться к Чембало. Если мы сможем появиться там внезапно и захватить город, гнев великого хана должен смягчиться! Тогда у Генуи останется на этих берегах всего один порт! После сегодняшней ночи хорошая оплеуха им не помешает.