То, что произошло, когда Лейбуш ушел, было уж совсем как в сказке.

Прежде чем жена Зиси успела разложить по местам все, что принес Лейбуш, и прежде чем все успели подумать каждый про себя, следует ли обсудить происшедшее, — в доме Малки-Ривы было так заведено: подумать, а потом говорить, — сначала дети, а потом и взрослые услышали, как к дому подкатил фаэтон. Что это именно фаэтон, узнали по мягкому стуку хорошо смазанных колес. Вообще-то фаэтон на нищей окраине явление не частое. Это подкатил доктор Боймгольц, тот самый доктор, кто кроме платы за визит требует плату и за экипаж, как за чужой, нанятый, хотя ездит на своем собственном. Он большой скопидом, в городе его недолюбливают, но приглашают чаще других врачей.

Бедные люди к нему не обращаются — слишком дорог, а о том, чтобы вызвать его на дом, — им нечего и мечтать. Боймгольц высок, долговяз, он хромает, волочет ногу за собой, как лишнюю, и, видимо, поэтому всегда сердит, зол и особенно охотно вымещает злость на своих пациентах-бедняках. Никогда по-человечески слова не вымолвит и ни за что не повторит сказанное.

— Доктор уже один раз сказал, — сердито говорит он, когда его просят повторить еще раз или что-либо объяснить.

Когда дети и взрослые услышали стук колес и подошли к окну, они увидели, как Боймгольц вылез из фаэтона напротив их двери и, не спрашивая ни у кого, сразу угадав жилище больного, направился в дом.

И на этот раз, как и всегда в тех редких случаях, когда ему приходилось посещать бедняка, он, подойдя к двери, нагнулся, чтобы не зацепиться головой. Он сразу увидел больного и подошел к его кровати; к нему тут же подбежали с табуреткой. Боймгольц тяжело на нее опустился и, кое-как примостив свою хромую ногу, стал расспрашивать Зисю — когда он заболел, сколько дней лежит в постели, как чувствует себя сегодня, что болит, на что жалуется.

Доктор Боймгольц на этот раз вел себя не так, как обычно с бедняками. Перед осмотром больного он почти так же, как при осмотре состоятельного человека, узнал у родни подробности, касающиеся болезни; кроме того, заметно было, что Боймгольц почему-то на этот раз не спешит. Обычно он просил домашних поддержать пациента, потому что ему из-за хромоты неудобно осматривать лежачего — трудно нагибаться. Но тут он все-таки нагнулся над больным, вытянув больную ногу, как петух, который, прежде чем раскрыть клюв, отставляет лапку и взмахивает крылом. Боймгольц выслушал больного, выстукал и осмотрел с ног до головы. Когда он кончил осмотр, было видно, что теперь он знает о больном все — что с ним, чего ему недостает, чем болен, что нужно рекомендовать для восстановления здоровья и полного исцеления.

После осмотра он внимательно еще раз взглянул на Зисю, и, можно поклясться, далеко не обычным, равнодушно-докторским взглядом. Затем хрипловатым голосом, какой бывает у бабки-знахарки, в обычной манере, говоря о себе в третьем лице — «Доктор предлагает», — стал толковать об уходе за больным. На сей раз он не ждал, чтобы у него переспрашивали, а сам еще и еще раз повторял, не уставая и не сердясь.

Зная, что денег в доме нет, Малка-Рива мигнула невестке, чтобы та побежала к соседям и быстро, пока доктор осматривает Зисю, где-нибудь взяла взаймы. Жена Зиси вернулась с деньгами, которые раздобыла с большим трудом, и сунула их потихоньку свекрови, чтобы та, провожая доктора из дому, заплатила за визит.

Однако сколь неожиданным был визит доктора, столь же неожиданно было и то, что произошло при его уходе: когда Малка-Рива протянула деньги, он отказался их принять.

— Не надо, — сказал он, — мне уже заплачено. И за экипаж тоже, — добавил он. — Если нужно будет, доктор еще раз приедет. Сам приедет, не надо звать, он знает когда…

Малка-Рива, пораженная, осталась стоять с деньгами в руках. Ошеломлена была и невестка, которой с таким трудом удалось одолжить эти деньги. «Благодарю тебя, Господи!» — застыло у нее на губах. Зися тоже был крайне взволнован происходящим, особенно поразил его неожиданный визит доктора, который так внимательно обследовал его и обещал прийти еще раз. Зися был так растроган, что не мог даже слова вымолвить.

Несмотря на то, что Зися лежал больной, все в доме почувствовали облегчение. Детишки, не зная, что происходит в доме, но видя, что чужие люди приходят один за другим, и не с пустыми руками, понимали все же, что этим они обязаны болезни отца, ведь не будь он болен, не было бы необычных посещений.

Сам Зися молчал, но по глазам можно было заметить, что ему стало легче. Малка-Рива, посмотрев на сына, взялась за молитвенник. Она села у окна и начала читать молитву. Несмотря на свою гордость, она была преисполнена покорной благодарности к людям, которые все же вспомнили о ней, о Малке-Риве. И еще как вспомнили! Уже в первый день так чутко и деликатно снабдили всем необходимым и прислали врача. Как же не воздать им хвалу! Они живут в ином мире, иными интересами, но это не помешало им вникнуть в ее положение, понять и так близко принять к сердцу чужую беду.

Она возносила хвалу семье Мойше Машбера. Однако Малка-Рива, как увидим, немного ошибалась.

На утро после ночи, которую Сроли Гол провел вместе с Лузи у Михла Букиера, он развернул кипучую деятельность. Никогда еще он не выглядел таким занятым и суетливым. Он напоминал человека, на которого свалилась такая куча неотложных дел, что голова идет кругом. И все это необходимо закончить в самый короткий срок. Что заставило его с самого утра так бегать и хлопотать?

В спешке он утром покинул хату Михла Букиера, кажется, даже не умывшись. Немного позже его уже видели в мясном ряду, он вертелся там, около стоек, пока не наткнулся на Меера Бласа и завел с ним какой-то странный разговор. Мясник совершенно не понимал, что Сроли хочет от него: Меер Блас не привык к подобным вещам; еще только этого не хватало — мясо на дом посылать! И кому? Не раввину, не ребе, не богачу на свадьбу, а какой-то вдове, проживающей на «Песках». Кто она такая? Что, сама не может прийти и взять? К чему еще на дом посылать и где взять посыльных? У него ведь один только помощник — Мажева. Как же оторвать его от колоды, когда покупатели стоят и ждут, чтобы отпустили товар?

Меер Блас в первые минуты ничего не понимал и смотрел на Сроли, как на человека, у которого не все дома. Но когда Сроли достал несколько кредиток, сразу заплатил за несколько дней вперед и попросил мясника только сегодня прислать мясо вдове на дом и сказать, чтобы она в последующие дни кого-нибудь присылала в лавку, Меер Блас стал понятливей, и то, что сначала показалось ему диким, мало-помалу стало укладываться в голове.

То же самое произошло в лавке знакомого нам Лейбуша, куда Сроли поспешил сразу после того, как договорился с мясником. Лейбуш сначала понимал еще меньше Меера Бласа, и Сроли пришлось-таки потрудиться. Долгое время Лейбуш пялил на него глаза, как на сумасшедшего, пока Сроли наконец от слов перешел к тому, что действует лучше самого лучшего объяснения: достал несколько кредиток и уплатил вперед за все. Тогда Лейбуш сразу уразумел суть дела и второпях сам взялся доставить покупку на дом.

Больше всего Сроли пришлось потрудиться у доктора, к которому его в такую рань вообще пускать не хотели, даже когда он заявил, что пришел пригласить доктора на визит; когда и это не помогло, Сроли решил схитрить, сказал, что болен сам и желает, чтобы доктор осмотрел его у себя на дому. Горничная не давала ему переступить порог, так как по внешнему виду и повадкам он показался ей подозрительным. Она все время держала дверь чуть приоткрытой и была готова в любую минуту захлопнуть ее перед его носом.