– И да накроет он тебя, моя усердная ученица, своей дланью! – с улыбкой ответила Шахразада на учтивые речи. – Благодарю, что ты пришла на мой зов…

– Шахразада, сестренка! Ну как же я могла не прийти? Я беспокоюсь за тебя, боюсь услышать крики глашатаев на улице…

Шахразада кивнула. Она хотела рассказать о том, как едва не сделала шаг в пропасть, но промолчала об этом. Сейчас следовало поговорить о вещах более серьезных, чем ее глупые чувства.

– Скажи мне, Герсими, права ли я, утверждая, что проклятие, грозящее смертью всем наложницам Шахрияра…

– И тебе, моя добрая подружка, – прервала ее Герсими.

– …и мне тоже. Права ли я, говоря, что проклятие коснется лишь принца, того Шахрияра, каким его знала… знало то порождение Зла?

– Ты права, сестренка. Это так. Но в каждом человеке навсегда остается тень его прошлого, и потому одного только превращения принца в другого человека мало. Для того, чтобы проклятие навсегда потеряло силу, Шахрияру следует произнести, что он желает видеть тебя…

– Меня?

– …Ну, или другую женщину во всякий миг дня и ночи, вечера и утра, что она ему желанна всегда.

Шахразада молча смотрела в окно. Она пусть и не была дочерью богини, но чувствовала почти то же самое: нужно дождаться таких слов.

«Или вынудить… Хотя это недостойно». – Почему-то эти слова Шахразада не решилась произнести вслух. Однако Герсими не была бы самой собой, если бы не услышала их.

– Недостойно, сестренка? – От возмущения всегда бледная девушка залилась густым румянцем. – Недостойно, говоришь ты? Но разве можно бороться со Злом лишь достойными, благородными методами?

– Благородство в чести всегда, – невпопад ответила Шахразада.

– О да, в чести у честных. Но для того, чьи деяния черны, как ночь, для того, кому неведомы запреты, смешно благородство. И выглядит оно не уделом достойных, а слабостью робких. А потому, сестричка, прошу тебя, не борись со Злом так, словно оно играет с тобой в шахматы.

– Но ведь оно и впрямь играет в шахматы, передвигая по жизни фигурки так, как ему кажется разумным.

– Ну, о разуме Зла мы с тобой судить не будем. Лучше давай подумаем, как сделать так, чтобы принц сам произнес заветные слова.

И тут Шахразада рассказала подруге о своих ощущениях. О нет, не о том, каким любовником оказался принц, а о том, как она, Шахразада, ощутила его интерес к себе, а не к своему рассказу.

– Знаешь, сестричка, – закончила девушка, – был миг, когда я увидела перед собой совсем другого человека – не наследника, не жертву собственной глупости, не будущего властелина, а просто молодого сильного мужчину, совсем незнакомого, но необыкновенно привлекательного.

– Как хорошо, сестричка! Теперь осталась самая малость – сделать так, чтобы именно он остался с тобой, а все прочие, о ком ты вспомнила сейчас, ушли в прошлое, покинув душу и разум принца.

– Действительно, – не очень весело усмехнулась Шахразада. – Самая малость…

– Аллах великий! Ну когда наконец ты поймешь, глупая курица, что человек сам управляет своей судьбой! Тебе лучше, чем многим другим, известно, что задача эта велика, но ты же единственная понимаешь, что, только решив ее, останешься жива! Так не рискуй жизнью! Возьми судьбу в собственные руки!

Герсими, скажем откровенно, не только беседовала с подругой. Почувствовав сомнения Шахразады, она сразу превратилась в деву-воительницу, вдохновительницу воинов. И сейчас, почти крича на подругу, вынуждала ее из жертвы превратиться в героя, ибо злость и упрямство порой куда лучшие советчики и помощники, чем бессильное согласие с коварством судьбы.

– Да будет так, моя умная ученица! – Шахразада гордо выпрямилась. – Если другого пути нет, мы переломим судьбу и хитростью добьемся того, чего не сможем добиться мудростью.

– Вот такой ты мне нравишься куда больше. Позволь дать тебе один совет, о мудрость…

– Я с нетерпением жду его.

– Расскажи сегодня принцу сказку, в которой не будет места плотской страсти, а будут лишь высокие чувства.

– Но почему? – Шахразада спросила, хотя и предвидела ответ.

– Ибо принц уже привык к тебе страстной и твоим повествованиям о страсти. История же о странствиях и магах заставит его увидеть тебя иной, подарит еще один миг удивления. И тогда принц захочет узнать, какая ты сама и какой еще может быть жизнь в твоих рассказах.

Сказать по секрету, Шахразада и сама подумывала о чем-то подобном, ибо сколь ни многолика страсть человеческая, но в жизни есть и множество других, не менее нужных и важных вещей.

– И значит, я каждый день должна быть разной?

– О да, сестричка, ибо не бывает в нашей жизни двух одинаковых дней, какими бы иногда похожими они ни казались.

В час, когда лучи заходящего солнца позолотили вершины минаретов, Шахразада в третий раз вошла в покои принца. Ей показалось, что она уже знает в лицо стражников; показался знакомым и шорох тяжелых занавесей, и даже аромат благовоний. «Аллах всесильный, скоро я начну считать это место своим домом. А принца… Кем я стану считать принца?»

Скрип двери, которому неоткуда было взяться здесь, в тиши дворцовых коридоров, спугнул мысли Шахразады. Она увидела в этом знак и решила, что более никогда, ни при каких обстоятельствах не будет задумываться ни о странностях принца, ни о будущем…

Сегодня Шахрияр встречал ее на пороге своих покоев. Он был оживлен, и девушке показалось, что ждал ее с нетерпением.

– Да приветствует тебя Аллах всесильный, вечерняя греза!

– И пусть во всякий день твоей жизни он охраняет твои пути, повелитель! – Шахразада поклонилась, и вновь Шахрияр не увидел в этом поклоне ни капли угодничества, лишь простую дань вежливости.

– Едва солнце начало заходить, терзался я мыслями о том, от чего же отказался этот твой повелитель далекой земли…

– Не торопись, мой принц. Познание мира не терпит суеты. К тому же, не узнав всего, что сопутствовало приключениям этого правителя, ты не сможешь понять, что заставило его принять столь сложное для человека решение.

– Повинуюсь тебе, коварная рассказчица. Но не медли, ибо я могу и рассердиться…

И Шахрияр погрозил девушке пальцем. Менее всего это походило на угрозу. Шахразада не верила собственным глазам: принц-тиран перед ней представал мальчишкой – любопытным, пылким, страстным, порой даже нерешительным. Он вовсе не был тем суровым и коварным деспотом, каким его знал весь дворец, да и вся Кордова к тому же.

«Аллах великий, какой же из них настоящий? Или, быть может, он коварен и просто играет со мной, как кошка с мышью? И проклятие все так же пребывает в его душе, все так же отравляет ему солнечный день, превращаясь в похоть, едва наступит вечер? О, Шахразада, будь осторожна… Не ты охотница в этом лесу. Будь начеку; как бы не стать дичью».