* * *

– Смотри, что! – сказала Анна.

Сара сначала не поняла, о чем речь. Подруга зачем-то вытащила картонку из-под стакана и теперь разглядывала во все глаза.

– Здесь написано, причем по-английски: «Научишься понимать языки ветров и будешь узнавать от них по-настоящему важные новости со всех концов земли»… Слушай, я поняла! Это же уличная поэзия. Она и есть!

– Уличная поэзия? – переспросила Сара.

– Ну да. Такой новый, очень модный среди молодежи жанр: пишут разные тексты и расклеивают их в городе, как объявления, даже специально печатают этикетки, чтобы неизвестно кто при не пойми каких обстоятельствах однажды случайно это прочитал. А теперь и до бирдекелей добрались, хорошая идея, молодцы… Что ты сказала? При чем тут морская горчица?[9]

– Какая морская горчица? – опешила Сара.

– Ну как же? Ты сказала… или это за соседним столом кто-то сказал? «В дюнах расцвела морская горчица, в этом году очень рано, даже лета не дождалась». Я еще удивилась – откуда ты знаешь? И при чем тут вообще она?

– Я не говорила про морскую горчицу, – ответила Сара. – И не слышала. Вроде никто ничего такого не говорил.

– Ну, значит, действительно ветер нашептал, – рассмеялась Анна. – Кому и знать, что сейчас цветет в дюнах, если не ему.

В начале июня все Марьянины знакомые вдруг стали писать о том, как они проводят лето, день за днем, соцсети заполнились подробными ежедневными отчетами о нехитрых радостях летнего бытия и фотографиями тарелок, полных черешни, бокалов с белым вином, полураздетых детей, распустившихся ирисов, разноцветных шариков мороженого и пальцев, задорно торчащих из открытых сандалий, – лето, у нас лето, лето у нас! Как сговорились, – озадаченно думала Марьяна, но потом выяснилось, что не «как», а – да, действительно сговорились, какой-то популярный блогер предложил всем каждый день рассказывать, как у них проходит лето, идея мгновенно разлетелась по интернету, и получился такой, как теперь говорят, «флешмоб».

Это было досадно, потому что Марьяне уже тоже захотелось писать про лето, обо всех этих милых, еще не успевших надоесть пустяках: купила вкусную, как в детстве, клубнику, натерла пятки новыми босоножками, нюхала пионы, видела в небе воздушные шары, – чтобы когда-нибудь потом перечитать и, как это часто бывает, задним числом самой себе позавидовать: оказывается, в том году у меня было отличное лето, такая славная, беззаботная жизнь. Но участвовать в этом чужом, неведомо кем и зачем, может быть вообще в коммерческих целях придуманном флешмобе она была не согласна. Нет уж, – мрачно думала Марьяна, – в такие игры, пожалуйста, без меня. И даже испытывала неожиданно приятное злорадство от мысли, что без ее отчетов старательно создаваемая сейчас в режиме он-лайн панорама всеобщего лета останется неполной; этого, конечно, никто не заметит, но она-то будет знать, в каком месте у этого их флешмоба образовалась маленькая, но неумолимая черная дыра.

Примерно в середине июня Марьяна осознала, что постоянно думает об этом дурацком летнем флешмобе. То есть даже не просто думает, а мысленно описывает каждый свой день, подбирает красивые формулировки и внимательно следит, чтобы не проболтаться о слишком личном, вернее о том, что ничего слишком личного в ее жизни сейчас нет. Иногда нарочно, ничего специально не объясняя, не называя имен, как бы между делом, вместо «Я в воскресенье ходила в парк», – пишет: «Мы в воскресенье…» – ну то есть как – пишет. На самом деле ничего не пишет, конечно. А просто представляет, как могла бы написать, мысленно исправляет унылое одинокое «я» на дружное романтичное «мы», и настроение улучшается, как будто она и правда не одна бродила по парку, то и дело нетерпеливо поглядывая на браслет: когда, когда уже наберется хотя бы пятнадцать тысяч шагов, и можно будет поворачивать в сторону дома. Однако запись об этой заурядной воскресной прогулке (видела белку! нюхала жимолость! помогла незнакомым детям унести с дороги ежа!) могла бы получиться вполне ничего, особенно с точки зрения читателя, который не в курсе, как было на самом деле, – вот о чем думала Марьяна, когда шла по центральной аллее парка. И уже почти сердилась на себя за решение не участвовать в этом летнем флешмобе. Да, не она сама, а кто-то другой его придумал. Да, все, как безмозглые дураки, подхватили. Ну и что с того, ну и что?

Блокнот Марьяна нашла семнадцатого июня, возвращаясь с очередной воскресной прогулки по парку. Он лежал на ближайшей к выходу скамейке, толстый, почти квадратный, в красивой твердой обложке, изображающей карту звездного неба; ни одного созвездия Марьяна, кстати, не опознала, но это как раз нормально, астроном из Марьяны был так себе, она даже Большую Медведицу могла различить только после того, как трижды пальцем покажут: видишь? Ну как это – не видишь? Смотри внимательно, вот же ковш!

Если бы не звездная обложка, Марьяна прошла бы мимо, она не подбирала вещи на улице, даже чистые и красивые, никакие, никогда. Твердо говорила себе: «Мне не надо, это чужое», – но блокнот взяла, не задумываясь, как будто сама его тут оставила, а теперь вспомнила, вернулась и забрала. В сумку почему-то не положила, так и несла в руках до самой кофейни, где всегда вознаграждала себя каким-нибудь сладким латте с сиропом за все эти невыносимые тысячи воскресных шагов; сделала заказ, села за стол под ярко-зеленым навесом и наконец открыла звездный блокнот. Он оказался чистым, ни одной записи, ни слова, ни цифры, только несколько первых страниц явно вырваны, аккуратно, но все равно заметно. Но Марьяну это не смутило, наоборот, обрадовало. Нет чужих записей, вот и хорошо. Бывший хозяин наверняка нарочно их вырвал перед тем, как оставить блокнот на скамейке – тоже, конечно, нарочно. Можно сказать, подарил его – наугад. Тому, кто первым заметит и захочет взять. Значит, точно можно оставить блокнот себе, – решила Марьяна.

Она бы в любом случае так решила, потому что, во-первых, блокнот ей понравился так сильно, как никогда прежде не нравились вещи, даже платья и туфли, даже авторская керамическая посуда, которую несколько лет скупала с пылкой страстью начинающего коллекционера, а потом, начитавшись модных психологических книжек с советами избавляться от избытка вещей, мучительно долго, натурально отрывая от сердца, раздаривала родственникам и знакомым.

А во-вторых, Марьяна сочла блокнот добрым знаком. Даже не просто знаком, а прямым ответом на дурацкий, но всерьез изводивший ее вопрос. Теперь ясно, что делать с желанием писать о лете: да просто писать о лете! Но не в интернете на радость устроителям флешмоба, а тайно, только для себя, в блокнот. Даже удивительно, что это сразу не пришло ей в голову. Наверное, потому, что очень давно ничего не писала на бумаге. Просто как-то не было нужно, теперь даже анкеты обычно заполняют в интернете, а от руки – ну, максимум, ставят подписи на документах. Изредка, пару раз в год.