— Это рыбки?

— Не знаю.

Агнесс присела, коснулась пальцами воды. Тишина из уютной вдруг превратилась в напряженную. Надо было что-то сказать, но у девушки, которая прежде всегда корила себя за излишнюю болтливость, вдруг пропали все слова и все мысли, кроме одной: ей безгранично хорошо с Ронаном, и значит ли это, что она… влюблена в него?

Но разве может роман начинаться со ссоры, с падения в лужу, с общей заботы о сумасшедшей матушке?

Разве любовь не начинается с внезапного озарения, с ослепления?

«Она затмила факелов лучи! Сияет красота ее в ночи, как в ухе мавра жемчуг несравненный. Редчайший дар, для мира слишком ценный…»

Впрочем, ладно, о ней это вряд ли можно было подумать там, на постоялом дворе.

Но она тоже ведь ничего хорошего не подумала о Ронане, когда он ее толкнул.

«Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно к своей руке: лишь благочестье в ней…»

Ну да, благочестье.

«Одна в душе лишь ненависть была — и жизнь любви единственной дала… Но победить я чувство не могу: горю любовью к злейшему врагу!»

Тоже не годится, они не враги, они друзья. Можно ли сначала подружиться, а потом влюбиться в своего друга?

Но Ронан-то в ней до сих пор видит только подругу и утешительницу в несчастьях… Наверное…

Наверное, он…

Свою мысль Агнесс так и не додумала. Кто-то обхватил костистой лапой ее запястье и так рванул, что она полетела в воду, не успев даже пискнуть. Агнесс мгновенно захлебнулась, вокруг была кромешная тьма, и кто-то тянул ее, тянул ко дну, и тщетно она билась — мокрые юбки спеленали ей ноги, и она бы не смогла выплыть, даже если бы невидимый в подводной тьме враг отпустил ее… А он не отпускал.

2.

Это был лаббер. О том, чтобы утопить кого-нибудь в этом пруду, он мечтал вот уже четверть века. И сейчас мечта сбывалась наилучшим образом: он смог захватить одну из них! Одну из кровных родственниц тех гадких смертных, поселившихся в аббатстве и изгнавших его, законного жильца! Заставивших его жить не в родных стенах, а здесь — в пруду, под мостками… Один из мальчишек давно уже гнил в земле, зато другой надел белый воротничок и посвятил себя служению силам, с которыми лаббер предпочитал не иметь ничего общего.

Пусть тоже поплачет. В этом лаббер не сомневался. И ликовал, глядя, как мелкие пузырьки воздуха вырываются изо рта девушки и всплывают к поверхности.

Твой последний вздох, глупышка…

Прошлого и будущего для лаббера не существовало, одно лишь «сейчас», растянувшееся на века. Он ничего не забыл и не простил — он не умел забывать, а тем более прощать.

Ждал возможности поквитаться. И дождался.

3.

Нест исчезла под водой так быстро, что Ронан глазам своим не поверил. На раздумья времени не было, и он сразу прыгнул следом. Не задумавшись даже о том, что он ведь не умеет плавать, он вообще никогда не плавал, никогда не погружался в воду, никогда… Но оказалось, что плавать он очень даже умеет. Более того — под водой, как выяснилось, двигаться куда проще, чем по суше, и тело Ронана обрело удивительную ловкость, а движения — стремительность. Но самое удивительное — то, что под водой было светло.

Нет, не так светло, как бывает днем на земле, но все светилось странным зеленым светом, и Ронан отчетливо видел опоры мостков, стебли растений, и мечущихся рыбок, и ползающих по дну раков, и юбки Нест, мокрым цветком колыхавшиеся внизу, и башмачок, сорвавшийся с ее ноги и плывущий сквозь взметнувшийся со дна ил… И странную тварь, которая, кривя толстогубый рот, тянула Нест ко дну. Тварь была белесая, уродливая донельзя, вовсе невозможная в том, верхнем, обыкновенном мире, но здесь, в этом зеленом сиянии, она воспринималась ничуть не более удивительной, чем обретенные Ронаном скорость и ловкость, да и вообще все происходящее. Ронан не испытал ни малейшего страха, напротив — его захлестнула ярость, какую прежде он испытывал только против отца. Тварь пыталась отнять у него Нест! Его Нест! Его женщину!

Ронан обрушился на чудовище сквозь слои воды. Агнесс тварь отпустила, но девушка вяло опустилась на дно. Ронан хотел свернуть твари шею, переломать кости, но только несколько раз ударил по голове и по костлявым рукам, которыми уродец пытался прикрыться. В выпученных глазах уродца читался такой откровенный ужас, что Ронан не выдержал — расхохотался торжествующе, чувствуя, как пузыри щекочут ему лицо.

Он был сильным, таким сильным! Впервые в жизни он чувствовал себя абсолютно сильным, свободным, он чувствовал себя победителем…

И если бы не Нест…

Надо было ее спасать. Ронан под водой не задыхался. Но Нест выглядела совсем неживой. Схватив девушку, Ронан рванулся вверх — да так сильно, что буквально взлетел над водой со своей драгоценной добычей! Плюхнулся обратно, в несколько гребков добрался до мостков, вытолкнул на них безвольное тело, вылез сам. Ночной воздух показался ему жестким, колючим, словно набитым мелким стеклом, режущим кожу, обжигающим горло при каждом вздохе. Наверное, слишком долго не дышал…

Здесь, на поверхности, было темно. Но Ронан все же видел, как бледна Нест, словно не считанные минуты, а несколько часов пролежала под водой. Глаза ее были закрыты, мокрые ресницы прилипли к щекам, и она не дышала, она совсем не дышала! Он прижал ухо к ее груди — кажется, сердце бьется… Или это шумела кровь в его ушах? Но он знал, что надо делать с людьми, которые наглотались воды. Никто не учил его этому, он просто знал. Он перевернул Нест и надавил ей на спину. Если это не поможет, придется действовать более грубо, но к счастью, Нест закашлялась, выплевывая воду. Ронан обнял ее и держал, пока она не перестала кашлять, вскрикивать и трястись. Она была такая тоненькая, такая хрупкая и такая горячая под своим мокрым платьем. От ее мокрых волос так сладко пахло илом… Ронан не удержался и прижался губами сначала к ее макушке, потом к виску. Коснулся щеки — нежной, такой нежной! Нест посмотрела на него уже вполне осмысленно и очень испуганно.

— Ронан! Я… я чуть было… Ты спас меня! Ты… Ох. Мои башмаки! Я их потеряла!

Ронан нахмурился, все еще прижимаясь губами к ее волосам. Да, он видел, как с ее ноги слетел один башмак… А потом и второй, наверное… Пропажу башмаков трудно будет объяснить дома, а покупать новые — накладно. Пастор ее со свету сживет за башмаки-то.

— Подожди, сейчас их достану.

— Нет, Ронан! Ты утонешь… Там холодно, темно, глубоко…

«Там светло. И хорошо», — подумал Ронан, но не решился произнести это вслух. Пока он не готов был сказать об этом даже Нест. Это странное явление требовало обдумывания, а башмаки — спасения… И ему ужасно хотелось нырнуть еще раз. Побыть под водой подольше. Башмаки — прекрасный предлог. Быть может, он найдет там чудище, которое пыталось утопить Нест, и хорошенько ему накостыляет…

Тварь исчезла. То ли зарылась в ил, то ли сделалась невидимой — Ронан не нашел ее, хотя несколько раз стремительно проплыл над самым дном, взметая облака изумрудно-сверкающего ила. Он нашел оба башмака и чулок, исчезновение которого она скорее всего еще просто не заметила. И если бы Нест не сидела там наверху одна, в темноте, он бы пробыл здесь подольше. Он не захлебывался, ему не надо было сдерживать дыхание, ему вообще не нужно было дышать.