Канонир беззвучно засмеялся, и угрюмое лицо его на мгновение осветилось.

– Эх! Так могут говорить только глупые матросы! – воскликнул он. – Я и с боцманом говорю, слышь ты, и с тобою вот… А всё потому, что у тебя голос громкий, слышный… А капитан со штурманом, знамо дело, привычные командовать громко, да разборчиво.

Канонир опять неспешно затянулся.

– Ты же знаешь – я малость глуховат из-за пушек, – продолжил он. – Я не всякого речь услышу и разберу. А половина команды, слышь ты, будто кашу во рту жуёт – бу-бу, бу-бу… А чего бу-бу – не понять. Об чём же с ними говорить-то?

И Хоксли с Ганном рассмеялись, переглядываясь понимающе. Ганн, прикрыв тёмные умные глаза, согласился:

– Да, некоторых матросов понять мудрено. Я вот плохо понимаю плотника Шелтона: нет в его речи никакой связности, особо когда он разозлится или распереживается об чём. Руками машет, слов бубнит много – а не понять. А ещё хочется, чтобы наш негр, наконец-то, рассказал, куда девалась команда с ихнего корабля.

Тут раздался голос боцмана, и матрос Ганн убежал.

Вскоре Платон заговорил, и первое слово, которое он произнёс, было слово «капитан» – он продолжал каждую свободную минуту проводить возле капитана, и тот уже стал к этому привыкать. А вскоре выявились и первые странности с английским Платона. Их обнаружил дядя Джордж, когда Платон постучал в его каюту и весело сказал:

– Сэр, капитан зовёт на консилиум.

– Куда? – переспросил страшно удивлённый мистер Трелони, ему подумалось, что он ослышался.

– На консилиум. В каюта, сэр, – ответил довольный Платон и, с удовольствием выговаривая трудное слово, повторил: – На консилиум.

– О, боже! – простонал дядя Джордж в каюте капитана, опускаясь на стул. – Вы знаете, куда Платон меня сейчас позвал? Он позвал меня к вам на консилиум!

– Да… – протянул капитан и с удовольствием рассмеялся. – У нашего доктора с чувством юмора всё в порядке.

Вечером мистер Трелони стал рассказывать об этом казусе доктору. Тот заметно смутился, и его славное лицо приобрело виноватое выражение.

– Ну что я могу поделать, мистер Трелони, если Платону нравятся медицинские термины? – сказал доктор и пощипал себя за бакенбард. – Он только их и твердит всё время. Но другие-то слова он ведь тоже говорит, не так ли?

Возразить было нечего, Платон действительно стал понемногу разговаривать с командой и даже смеяться шуткам. Единственное, чего он не рассказывал никому – кто он и откуда, и ещё о том, что с ним произошло на «Жемчужине».

И в этом, как говорил доктор Легг, была какая-то тайна.

****

Капитан стоял на пороге своего родного дома и смотрел через распахнутую дверь на лестничную площадку.

На площадке было темно, и кто на ней находился, он не видел и даже не пытался увидеть, потому что неотрывно, как зачарованный, смотрел на золотистую дорожку, что вела от порога его квартиры куда-то в темноту. И это было не красочное определение светового эффекта, нет. Дорожка действительно была золотистой – во мраке бездонного туннеля лифтового холла она мерцала, переливалась и манила пойти по ней, сладко обещая что-то. Сам не зная почему, он закрыл входную железную дверь и остался дома…

Две склянки, прозвучавшие во время утренней вахты, застали «Архистар» на двадцатой параллели с ветром, дующим в галфвинд*.

Капитан вышел на палубу и с удовольствием набрал полную грудь воздуха: после сна в душной каюте хотелось дышать и дышать снова и снова. Он определил состояние погоды, парусов и вероятность ясного утра. Привычный скрип блоков и негромкое шуршание тросов и парусины переполняли его сердце радостью. Всё было ладно, всё было хорошо в это раннее утро: форштевень шхуны гнал заметный бурун, все паруса были поставлены, туго натянуты и наполнены ветром. Шхуна, как молодая красавица к своему любимому, летела к острову Сантьягу архипелага Зелёного мыса, или Кабо-Верде, как этот архипелаг называли португальцы.

… каждый португалец знает, что острова Зелёного Мыса – это архипелаг в Атлантическом океане у западного побережья Африки, состоящий из десяти крупных и пяти мелких островов. Делятся эти острова на две группы: северную – Наветренные острова и южную – Подветренные острова. Крупнейшие острова северной группы – это Санту-Антан, Боавишта, Сан-Николау, Сал и Сан-Висенти, а южной группы – это Сантьягу, Фогу, Маю.

Каждый португалец знает: когда в 1456–1460 гг. острова открыли португальские экспедиции, они были необитаемы. В 1462 г. на острове Сантьягу, как известно, появились первые колонисты. В 1495 г. острова Зелёного мыса были объявлены португальской колонией, но почти через сто лет стали колонией Испании. Однако Португалия возобновила своё господство в 1640 г., и оно продолжается до сих пор. С конца ХV в. архипелаг стал центром работорговли в районе Гвинейского побережья Африки – работорговля была основным источником обогащения португальских колонистов.

Днём капитан вызвал штурмана и объяснил ему курс «Архистар», которому надлежало придерживаться после того, как они уйдут с острова Сантьягу. Потом спросил:

– Мистер Пендайс, ведь вы же знаете острова Зелёного мыса?

– Да, знаю, сэр… Острова Зелёного мыса – это обычные вулканические острова, –стал докладывать штурман. – Камни, горы и лава, рек почти нет, а какие есть, те летом пересыхают. В основном только Сантьягу обитаем, он наиболее зелёный… Удобных гаваней почти нет, самая значительная – бухта Минделу на острове Сан-Висенти. Зачем португальцы назвали острова Кабу-Верде, – «Зелёные острова», – одному богу известно, но зелёного на островах мало. Правда, сейчас леса всё больше вырубают, скоро совсем деревьев не останется.

Проговорив всё это, штурман задумчиво потёр массивную челюсть и спросил:

– А можно ли узнать? А где будете вы, сэр? Вы куда-то уедете?

– Ну, куда я могу уехать со шхуны, мистер Пендайс? – вопросом на вопрос ответил капитан. – Здесь я буду, с вами. Это я так… На всякий случай предупреждаю.

Вскоре штурман забыл об этом разговоре, как об ещё одной странности своего капитана. Дни тянулись однообразно, и он был занят своими обязанностями, да и все на корабле трудились с утра до вечера и с вечера до утра. Даже пассажир, родственник хозяйки шхуны, мистер Трелони, пристрастился стоять у штурвала. Иногда его сменял доктор Легг, которому тоже явно нравилось это занятие. Капитан, когда находил свободное время, давал Платону уроки английского бокса.

Матросы же, когда им выдавалась свободная минутка, садились на палубе, курили, и кто-нибудь из них начинал рассказывать морские байки. Вот и сейчас часть вахты окружила старого матроса, который занимательно, но, впрочем, часто повторяясь, рассказывал длинную старинную легенду. Как вдруг…

– Чушь собачья! – раздался вдруг громовой голос капитана. – Бред, рассчитанный на доверчивых простаков! Ну, сколько можно морочить людям голову капитаном Джеком Воробьём? Ну, один вечер подряд! Но не два, не три, не четыре!.. Не могут покойники ходить под водою, и не было никогда никакого Кракена! Я вот вам сейчас расскажу, чего в открытом море надо бояться моряку.