— Что?

— Судно… удивительно… сухое.

Стивен Мэтьюрин раздраженно нахмурился: ему было не до пустяков.

Но взошедшее солнце поглотило ветер, и к половине восьмого утра от шторма осталась только зыбь и линия облаков, низко нависших над далеким Лионским заливом в норд-вестовой части горизонта. Небо было невероятно чистое, а воздух настолько прозрачен, что Стивен мог разглядеть цвет лапок буревестника, пролетевшего ярдах в двадцати от кормы «Софи».

— Я помню невероятный, унизительный ужас, — произнес он, не отрывая глаз от птицы, — но не могу понять природы этого чувства.

Матрос за штурвалом и старшина-рулевой на посту управления изумленно переглянулись.

— Мне вспоминается одна роженица, — продолжал Стивен, передвинувшись к поручням на юте, чтобы не потерять буревестника из виду, и повысив голос. Рулевой и старшина поспешно отвернулись друг от друга, сделав вид, что ничего не слышат. Судовой врач, который вскрыл череп старшего канонира (среди бела дня и в присутствии потрясенных зрителей, собравшихся на главной палубе), уже пользовался большим уважением, но мог в одночасье потерять весь нажитый им моральный капитал. — Был такой случай…

— Парус на горизонте, — воскликнул впередсмотрящий к облегчению всех, кто находился на квартердеке «Софи».

— Где именно?

— С подветренного борта. Два — три румба от траверза. Фелюка. Терпит бедствие — паруса у нее полощут.

Шлюп повернулся в ту сторону, и вскоре находившиеся на палубе заметили вдали фелюку, которая то вздымалась, то опускалась по склонам длинных неспокойных волн. Она не пыталась скрыться, изменить курс или лечь в дрейф, но стояла на месте с трепетавшими на ветру разорванными парусами, находившимися при последнем издыхании. В ответ на приветствие «Софи» фелюка не подняла ни флага, ни семафора. Когда шлюп подошел поближе, те, у кого были подзорные трубы, увидели, что фелюка рыскает оттого, что на румпеле никого нет и он ходит ходуном сам по себе.

— На палубе валяется тело, — с глупой улыбкой произнес Бабингтон.

— Не очень-то хочется спускать шлюпку, — сказал Джек Обри как бы про себя. — Уильямс, подойдите лагом, хорошо? Мистер Уотт, отрядите людей, чтобы вывесили кранцы. Что вы скажете об этой посудине, мистер Маршалл?

— Думаю, сэр, она из Танжера, может быть, Тетюана, во всяком случае, с западного края побережья…

— Человек, который застрял в квадратном люке, умер от чумы, — заключил Стивен Мэтьюрин, задвинув внутрь колена подзорной трубы.

После этого заявления воцарилась тишина, и ветер, дувший в вантах, вздохнул. Расстояние между судами быстро сокращалось, и теперь все могли разглядеть тело, торчавшее из кормового люка, а ниже — тела еще двух человек. Полуобнаженный труп запутался в снастях возле румпеля.

— Не давать парусам заполаскивать, — скомандовал Джек Обри. — Доктор, вы уверены в том, что говорите? Возьмите мою подзорную трубу.

Взглянув в нее, Стивен вернул трубу хозяину и сказал:

— В этом нет никакого сомнения. Сейчас соберу свой медицинский набор и отправлюсь туда. Возможно, там остались живые.

К тому времени оба судна почти соприкасались бортами, и на планширь фелюки карабкалась ручная генетта, готовая перепрыгнуть на шлюп. Пожилой швед Вольгардсон, добрейший из людей, швырнул швабру, чтобы сбить зверька, и все матросы, стоявшие возле борта, принялись свистеть и вопить, чтобы отпугнуть его.

— Мистер Диллон, ложимся на правый галс, — произнес капитан.

Тотчас «Софи» ожила: раздались пронзительные команды боцмана, матросы бросились по своим местам, поднялся гам, и среди общего шума Стивен воскликнул:

— Я настаиваю на шлюпке… Я протестую… Дружески взяв доктора за локоть, Джек Обри втолкнул его в каюту.

— Мой дорогой сэр, — сказал он. — Боюсь, что вы не должны ни настаивать, ни протестовать. Иначе это будет мятеж, и вас придется повесить. Если вы ступите на палубу этой фелюки, то, даже если вы не подхватите там заразу, мы должны будем поднять желтый флаг по прибытии в Магон, а вы знаете, что это значит. Сорок дней, черт побери, на карантинном острове, и, если вы посмеете выйти за частокол, вас застрелят — вот что это такое. Подхватите вы эту заразу или нет, полкоманды умрет со страху.

— Так вы намереваетесь оставить это судно на произвол судьбы, не оказав ему никакой помощи?

— Да, сэр.

— Вы берете на себя ответственность?

— Конечно.

В шканечном журнале почти ничего не отмечено по поводу этого эпизода: вряд ли удалось бы найти какие-то официальные выражения для того, чтобы сообщить, как судовой врач набросился с кулаками на капитана. Событие это было описано так, словно ничего не произошло:

«Покинули фелюку, в четверть 12 легли на другой галс». Эта запись предваряла счастливейший за многие годы факт, поскольку капитан Аллен был неудачливым командиром: «Софи» не только почти все время занималась конвоированием, но и тогда, когда она отправлялась в крейсирование, море словно пустело, и ни разу не было захвачено ни одного призового судна… «Пополудни, ветер умеренный, небо чистое, поставили бом-стеньги, вскрыли бочонок со свининой № 113, содержимое частично испорчено. В 7 ч. увидел незнакомый парусник в вестовом направлении, поставил паруса, чтобы преследовать его».

«Вестовое направление» — направление с подветренного борта «Софи», а постановка парусов означала, что было использовано все, что только возможно: нижние паруса, марсели, брамсели, брам-лисели и, разумеется, бом-брамсели и даже боннеты, поскольку преследуемым судном оказался довольно крупный полакр с латинскими парусами на фок- и бизань-мачтах и прямыми парусами на грот-мачте, следовательно, он был французом или испанцем и почти наверняка мог бы оказаться ценным призом. Когда они заметили друг друга, судно лежало в дрейфе, на нем, очевидно, пытались вытащить из воды сбитую штормом грот-мачту. Не успела «Софи» выбрать брамсели, как полакр лег на фордевинд и помчался на всех парусах, какие успел поставить. Очень это был подозрительный полакр, не пожелавший оказаться застигнутым врасплох.

«Софи», на борту которой хватало опытных матросов, способных в два счета поставить паруса, за первую четверть часа прошла две мили, в то время как полакр лишь одну; но после того, как он поднял все паруса, их скорость почти выровнялась. Ветер дул с направления два румба, и, поскольку прямой грот давал шлюпу преимущество в ходе, его скорость была выше семи узлов, в то время как полакр выжимал лишь шесть. Однако их по-прежнему разделяло расстояние в четыре мили, а через три часа наступит полнейшая темнота; луна выйдет лишь в половине третьего. Правда, была надежда, что преследование принесет свои результаты, поскольку у беглеца была штормовая ночь. Многие, находившиеся на полубаке, навели на него подзорные трубы.

Джек Обри стоял возле кнехта на правом борту, вкладывая все силы души в то, чтобы шлюп догнал беглеца, и готов был отдать правую руку, лишь бы иметь надежное погонное орудие. Он внимательно смотрел на паруса, на то, как они натянуты, следил за тем, как нос рассекает волны, которые скользят вдоль выкрашенного чернью борта. Ему казалось, что при такой удифферентованности судна задние паруса несколько притапливают нижнюю часть форштевня, что излишняя парусность, возможно, замедляет ход шлюпа, и он приказал убрать грот-бом-брамсель. Редко распоряжение капитана выполнялось с такой неохотой, но данные лага показали, что он прав: «Софи» пошла полегче и немного быстрее, поскольку ветер ее больше не тормозил.