— Да-да, вы подобрались к самой сути проблемы. И впрямь попали в точку. — Эд воодушевляется: это его излюбленная тема. — Следует самым пристальным образом вглядываться тех бунтовщиков, которых мы называем чужаками. Для нас жизненно важно изучить Другого чтобы лучше понять себя. Но в то же время нельзя забывать, что террорист для нас и впрямь чужак, и его мир отличается от нашего мира, и вот что я об этом думаю: если мы многое узнаём о себе от великих либеральных мыслителей, таких как Токвиль[110]или Кревкёр[111], следовательно, можем многое узнать и от террориста. И если мы отвергаем такую возможность, это много говорит и о нас, и о том, готовы ли мы увидеть себя в Другом, а ведь мы в нем отражаемся, как в зеркале… Нам следует шире смотреть на то, как воспринимают Америку в мире, выйти за пределы теорий классиков демократической идеологии и понять, что эти нутряные реакции террористов говорят нам об Америке, ее политике, ее военной мощи.

Он хочет развить свою мысль, но Бордлз прерывает его:

— Профессор Марковиц, вы уделили мне столько времени, благодарю вас. Я полагаю, вы для нас просто-таки идеальный гость, вы сочетаете эрудицию с взвешенностью мнений, а нам нужен не просто политик, а и ученый.

— Послушайте, я очень рад, — говорит Эд. — И не стесняйтесь, если хотите задать еще какие-то вопросы, звоните.

— Мы с нетерпением ждем вас в пятницу.

За ужином Эд говорит своей жене Саре:

— Она и правда прочла мою книгу. Лестно, ничего не скажешь. Она цитировала меня слово в слово.

— А мне понравилось письмо, — Сара переводит взгляд на письмо — оно лежит рядом с ее тарелкой. — Поедешь?

— Хочешь, чтобы я поехал в Иран? — спрашивает Эд.

— Разумеется, нет. Нам еще нужно купить подарок Кейти Пассачофф.

— Помнится, мы договорились, что не пойдем на эту бат мицву, — говорит Эд.

— Ну нет, пойдем.

— Но почему? — взвывает он. — После такой тяжелой недели еще в субботу встать ни свет ни заря, катить в «Шаарей Цедек», торчать там весь день?

— Мы обсудили это еще месяц назад. — Сара невозмутима. — Нам же нужен оркестр для свадьбы — вот тебе и случай посмотреть на него.

— Только посмотреть? Так оркестранты играют или всего-навсего держат инструменты в руках?

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Пассачоффы пригласили «Группу Гарри», Лиз Пассачофф говорит, что оркестр дивный.

— «Группу» так «Группу». «Группу» как бишь его?

— Гарри.

— Ну что это за название для оркестра? А фамилия у этого Гарри имеется?

— Имеется. Шац.

— Почему бы ему в таком случае не обыграть ее? Назвать своих ребят, скажем, «Шайка Шаца».

— Я думала, мы завтра подберем книги для Кейти, — говорит Сара.

— Ладно. — Эд вздыхает. — Я еле живой, а мне еще к лекции готовиться. Но знаешь что, — он встает из-за стола, — мы с этой дамой с НОР[112]очень глубоко обсудили тему моего выступления. Мне удалось по телефону сформулировать кое-какие положения, которые до сих пор не удавалось выразить так точно. Подобные интервью заставляют быстрее шевелить мозгами.

— Хорошо, — говорит Сара. — А теперь давай-ка разгрузи посудомойку.

Эд чуть не за полночь готовится к лекции, когда он наконец ложится, Сара уже спит. Обычно он ворочается с боку на бок, ерзает, но сегодня засыпает сразу, засыпает и видит сон. Он работает за низким столиком в саду некоего исламского ученого. Арочные окна обрамляет затейливая резьба, фонтан обложенный синей, лиловой и зеленой плиткой, искусно обсажен цветами. Столешница, на которой он пишет, гладкая, как шелк. Вместе с тем на ней лежат хорошо знакомые конспекты лекций. И сидит он в Сарином ортопедическом кресле, со скамеечкой для ног: предполагается, что так спина меньше устает.

Он с трудом встает с кресла, переходит в двор попросторнее, в нем растут исключительно африканские тюльпаны разных оттенков лилового и сиреневого. Фонтан здесь побольше, его мозаичное дно усеяно золотыми крупинками. Он идет, минуя сад за садом, а они всё роскошнее и роскошнее. В саду он один, если не считать двух увязавшихся за ним павлинов, их хвосты шуршат по гравию. Он миновал чуть не сотню садов, день уже клонится к концу. Он заблудился, не может найти выход. Неожиданно, повергая его в ужас, спускается ночь. Небо плотно затягивает расшитый жемчугами бархатный занавес.

Тут его будто подкидывает, и он понимает — это Сара сбросила ему на голову покрывало. Побарахтавшись, он отшвыривает покрывало пол. И, улегшись, снова оказывается в садовом лабиринте. Однако ему все же удается разыскать стол, где регистрируются участники Конгресса чествования. Вокруг стола толкучка, у многих в руках бокалы, в их толпу затесались Лиз и Арни Пассачоффы с дочкой, той самой, у которой бат мицва. Он ищет бирку со своей фамилией и видит, что на ней по-персидски и по-английски выведено золотом: «Его милость Эдуард Марковиц, стол 15».

И тут спохватывается: он же забыл в саду того ученого конспект лекции. За конспектом он, разумеется, не вернется — такой глупости он не сделает. Он подходит к председателю Конгресса, тот сидит за регистрационным столиком, на нем очки в черной оправе.

— Я не хочу читать лекцию по бумаге, буду импровизировать — говорит он.

— Как только вам угодно, — говорит председатель. — Прошу вас получить экземпляр расписания конференции. — И он протягивает Эду книгу в переплете золотой парчи. Эд видит — это каталог выставки, на каждой его странице миниатюра, и на них один из тех садов, через которые он прошел. А вот и фонтан с усеянным золотыми крупинками дном. Вот и двор с африканскими тюльпанами. Он читает сопровождающий иллюстрации текст:

Что можно сказать, глядя на это совершенное искусство? На эти краски, которые уподобишь разве что драгоценным камням? Искусство миниатюриста словно бы переносит нас в сад, мы словно бы идем по дорожкам, и наш слух услаждает журчанье фонтанов. На этой иллюминации всего восьми сантиметров высотой, — один из прекраснейших ландшафтов Господнего лика земли.

Эда вдруг осеняет: это же Генри. Его брат Генри, у себя в Англии, организовал эту конференцию и написал текст к каталогу. Кто, как не Генри, имеет привычку говорить «Господень лик земли», кто, как не он, слова не скажет в простоте. Кто, как не он, с его изысканным вкусом и замшелыми коллекциями. Кто, как не он, уже не один год нудит, чтобы Эд написал книгу о культуре исламского мира, хотя отлично знает, что Эд занимается современной историей и политикой исламского мира. Конечно же, это его брат устроил ему приглашение не в нынешний Иран, а в Персию.