– Ты должна учиться доверять людям, Лисбет, – сказал он ей. – Даже полицейским.

– Я пытаюсь, – сухо ответила она.

Саландер выглядела на удивление молодо. Ян сидел напротив нее в комнате свиданий в Н-корпусе и ерзал на стуле.

– Прими мои соболезнования по поводу кончины Хольгера Пальмгрена. Я знаю, как это тяжело. Когда умерла моя жена…

– Не надо, – остановила его Саландер.

– Хорошо. Перейдем сразу к делу. Как ты думаешь, кому могло понадобиться убивать Хольгера Пальмгрена?

Лисбет подняла руку и коснулась его плеча – чуть повыше того места, куда много лет назад попала пуля. Бублански стало совсем не по себе. Но когда она заговорила, чувство неудобства быстро ушло. Потому что это был действительно ответ по существу дела – мечта следователя.

– Несколько недель назад к Хольгеру приходила пожилая дама, Май-Бритт Торелль, бывший секретарь профессора Юханнеса Кальдина – главврача детской психиатрической клиники Святого Стефана в Уппсале.

– Ты там лечилась, кажется?

– Она прочитала обо мне в газетах и решила передать Хольгеру кое-какие документы. Май-Бритт Торелль думала, что в них есть что-то новое, что может меня заинтересовать. На самом деле никакой новой информации для себя я там не нашла, зато впервые разглядела нечто, чего не понимала раньше. Это касается планов передать меня в приемную семью. Я всегда полагала, что меня хотели забрать от плохого отца, но все оказалось сложнее. Мое удочерение было частью научного эксперимента, инициированного правительством и получившего название «Реестр изучения влияния генетики и среды на формирование личности». Я до сих пор не знаю, кто именно этим занимался, и это не дает мне покоя. Поэтому я позвонила Хольгеру и попросила его просмотреть бумаги еще раз. Понятия не имею, что он в них вычитал. Знаю только, что Микаэль Блумквист позвонил в тюрьму и сообщил, что Хольгер Пальмгрен мертв, возможно, убит. Поэтому я советую вам связаться с Май-Бритт Торелль; она живет в Аспюддене. У нее должны были остаться копии. Вообще полиции было бы неплохо присмотреть за ней, пока суд да дело, мало ли что.

– Спасибо, – кивнул Ян. – Ценный совет. Что же это все-таки за эксперимент?

– Название говорит само за себя, – ответила Саландер.

– Названия иногда вводят в заблуждение.

– Этим еще занималась одна свинья по фамилии Телеборьян.

– Его мы уже допрашивали, – кивнул Ян.

– Допросите его еще раз.

– И что мы должны искать, как ты думаешь?

– Можете поджарить на медленном огне шефов института генетики в Уппсале, – продолжала она. – Хотя от них вы вряд ли чего-нибудь добьетесь.

– Нельзя ли поконкретнее, Лисбет? – не выдержал Ян. – О чем ты говоришь?

– О науке, – ответила она. – Или скорее о псевдонауке. Об идиотах, которые воображают, что смогут изучить влияние генетического наследия и внешней среды на человека, если будут отдавать детей в приемные семьи.

– Звучит угрожающе… И что, больше никаких путеводных нитей?

– Нет.

Бублански задумался.

– Ты знаешь, каковы были последние слова Хольгера? «Поговори с Хильдой фон…» Кого он имел в виду, не догадываешься?

Лисбет догадывалась. Она догадалась об этом еще вчера, после звонка Микаэля. Но до поры решила молчать. У нее были свои причины не упоминать ни Лео Маннхеймера, ни женщину с пылающим родимым пятном на шее. Бублански еще о чем-то ее спрашивал, она отвечала односложно. Потом ее снова отвели в камеру, чтобы в девять часов утра выставить вон из Флудберги. Рикарду Фагеру не терпелось от нее избавиться, Лисбет это знала.

20 июня

Уборкой Ракель Грейтц, как всегда, осталась недовольна. Сама виновата: нужно быть строже с домработницами. Теперь придется браться за тряпку самой. Ракель полила цветы в горшочках, разложила по полкам книги, расставила стаканы и чашки. Кому какое дело до ее самочувствия или того, что волосы выпадают клочьями? Ракель закусила губу. Сделать предстоит много. Потом нужно будет еще раз просмотреть документы, которые она забрала у Хольгера Пальмгрена. Нетрудно понять, что заставило старика позвонить Мартину. Собственно, в бумагах не обнаружилось ничего страшного. Главное, что Телеборьян нигде не упомянул фамилии Ракель, обозначив ее одной-единственной буквой. Суть эксперимента также не прояснялась. Умалчивались имена и фамилии других детей. Нет, сами бумаги ее не пугали. Странным было то, что Пальмгрен взялся за них именно сейчас, спустя столько лет. Мартин полагал, что это вышло случайно, что Пальмгрену ни с того ни с сего взбрело в голову взяться за бумаги, которые пролежали у него в ящике много лет. Кое-что в них его удивило, но он не намеревался раздувать из этого всемирный скандал. В этом случае их последняя операция – непростительная оплошность.

Однако Ракель не верила в случайность. Тем более теперь, когда ей стало известно о том, что Пальмгрен не так давно навещал Саландер во Флудберге. Они с Мартином буквально балансировали на краю пропасти. В документах упоминалась Хильда фон Кантерборг – единственная, кто еще мог вывести Саландер на Ракель. О, эту Саландер недооценивать опасно… Но Ракель была уверена: проговорилась не Хильда. После прокола с Агнетой Саландер она вообще держала рот на замке. Утечка произошла в другом месте; вопрос, где. Потому что могли остаться копии документов. Одно дело, если бумаги попали к Пальмгрену в связи с давнишними исследованиями Телеборьяна, другое – если он получил их позже. Но от кого? Кто-то из клиники Святого Стефана? Ракель была уверена, что оттуда ей давно уже ничто не угрожает. Правда… как же, Юханнес Кальдин, главврач! Вечное бельмо на глазу у них с Мартином. Что, если это он передал кому-нибудь бумаги, прежде чем умереть? Или это сделал кто-нибудь из его окружения? Например… как же! Ракель выругалась на свою недогадливость. Конечно же, эта курица, кто же еще!

Она вернулась на кухню и приняла две таблетки аспирина, запив их лимонной водой. Потом позвонила Мартину Стейнбергу – кто-то же должен толкать в спину этого труса – и попросила его срочно связаться с Май-Бритт Туретт[31] (так Ракель иногда ее называла; трудно сказать, с умыслом или без).

– Только срочно! – повторила она. – Немедленно!

После этого съела салат из рукколы с помидорами и грецкими орехами и убралась в ванной комнате. Часы показывали половину шестого, но в квартире стояла духота, несмотря на открытую дверь. Ракель преодолела искушение надеть льняную блузу вместо неизменного черного пуловера с воротником под горло и снова подумала о Хильде. Как же она презирала эту алкоголичку и шлюху… А ведь когда-то испытывала к ней что-то вроде зависти. К Хильде тянулись все: мужчины, женщины, дети – хотя и из разных соображений. Еще бы, такой перспективный, широко мыслящий ученый… Хотя их проект не был особенно оригинальным, нечто подобное уже делалось в Нью-Йорке. Мартин, к примеру, начал исследования гораздо раньше, и, хотя результаты порой разочаровывали, Ракель никогда не считала, что они заплатили за них слишком высокую цену. Одним детям пришлось лучше, другим – хуже. В конце концов, жизнь – это лотерея. Сам замысел «Проекта 9» был многообещающим. Людям необходимо понимать, каким образом получаются сильные и гармоничные личности. Поэтому проклятие на головы Л.М. и Д.Б., которые поставили под угрозу все дело и тем самым вынудили Ракель на крайние меры.