– Но они же смотрят!

– Это портреты. Им и положено смотреть.

– Но почему у них у всех такие злые лица?!

– Злые… ну не знаю. Пошли. Все равно ничего сделать не можем.

– Вот именно – не можем! – Ива все-таки решила устроить истерику. – Мы застряли тут навечно. Я не хочу провести в этой тюрьме всю жизнь! Я молода! Я не хочу умирать! Что за дерьмо, гоблина мать?! Я хочу на волю!!! – Да, если ведьма заводилась, то уж на полную. – А тут еще и эти! Смотрят на меня, словно осуждают! Как будто мне доставляет удовольствие сидеть безвылазно в этот проклятом богами замке! Наблюдают за нами и делают ставки, сколько мы еще продержимся! Прежде чем сойдем с ума! Торн, мы сойдем с ума в одиночестве! А потом они спустятся с картин, вынырнут из зеркал и сожрут наши тела, и мы станем такими же, как они, – призраками в глубине зеркал! Торн, я не хочу умирать!!!

Ива уже переходила на ультразвук, когда щеку обожгла пощечина. Она была настолько неожиданной, что знахарка покачнулась и оказалась в крепких мужских объятиях.

– Прекрати! – Он поддерживал ее за талию, а вторую ладонь положил ей на затылок. Его пальцы зарылись в светлых волосах, он потянул ее голову вниз. – Прекрати.

Боль немного отрезвила девушку. А слезы продолжали бежать по щекам. Но его руки, пусть и грубоватые, были ей приятны, даже ощущение бессилия не казалось теперь таким ужасным.

Мужчина смотрел на женщину в своих объятиях и не находил в себе ни малейшего желания защищать ее и утешать. Она была, безусловно, хороша. И сейчас была именно в том положении, в котором должна: в его руках, причем без малейшей возможности оттолкнуть их, то есть в полном его распоряжении. Торн почувствовал нечто неведомое доселе – он был хозяином и господином, и никто не имел права сопротивляться его власти. Это ему понравилось. И тут же захотелось получить всему этому подтверждение.

На его лице появилось хищное выражение, и он наклонился к девушке. Ива ощутила его губы на своих и сначала приняла их как утешение. А именно этого ей более всего хотелось – и губ, и утешения. Поцелуй продолжался, но что-то пошло не так… Не было утешения. Даже уста казались жесткими, – ни нежности в них, ни ласки. Это были губы солдата-победителя в разоренной деревушке. Руки крепко сжали ее тело, до боли прижимая к своему.

Ива застыла. Даже слезы высохли. Слабость прошла мгновенно. Все ее существо восстало против такого обращения. Девушка напряглась, подняла руки и оттолкнула мужчину от себя.

Торн осознал ее сопротивление, сначала внутреннее, потом уже и реально. Черная волна удушающего гнева поднялась откуда-то из глубины его сознания. Никто не смеет ему перечить! Как она может даже помыслить об этом?! Да кто она такая?! Желание сломить, наказать, причинить боль стало почти невыносимым. Он сжал ее крепче, потянул за волосы…

Как и мгновения назад Ива почувствовала страх, но не такой, как перед чем-то непонятным и неизведанным, каким-то абстрактным злом. Инстинкт самосохранения проявил себя мгновенно: она начала вырываться, однако сделать ничего было невозможно. Иву едва не стошнило при одной мысли, что ее нежное девичье тело лапают грубые мужские руки. Знахарка вскрикнула, и как верный пес Сила пришла на помощь. Магия отшвырнула наемника, причем с такой силой, что он, свалившись на зеркало, разбил его вдребезги.

Ива бросилась прочь по коридору, заливаясь слезами злобы, горечи и боли.

Торн остался сидеть прямо на осколках. Ладони у него были порезаны в нескольких местах. Он смотрел на собственную кровь и с отчетливой ясностью осознавал, что наделал. Но еще хуже была другая мысль: все могло быть иначе, не окажись попутчица волшебницей.

Он наблюдал, как кровь течет по коже, и не мог поверить в случившееся. Никогда в жизни он не брал женщину силой, более того – никогда не желал ничего подобного и сам всегда ненавидел тех мужланов, которые находили в этом хоть какое-то удовольствие. И вот сейчас он чуть не изнасиловал ни в чем не повинную милую славную девчушку. И в том, что он остановился, не было ни капли его заслуги. И самое страшное – у него даже мысли не возникло, что он делает что-то не так.

Он содрогнулся при воспоминании о том, как жаждал сломить, почти уничтожить ее волю, как хотел обладать и причинять боль. Насиловать.

Осознание всего этого ввергло Торна в такой шок, что когда он поднялся, его шатало. Он не находил себе оправдания.

А затем пришла другая мысль: что теперь Ива думает о нем. Это заставило его застонать. И ведь не было никакой возможности как-то оправдаться. Слова «бес попутал» казались смешными даже ему. Но что-то надо было делать…

Ива сжалась в комочек в самом дальнем углу библиотеки. Ее трясло от пережитого. Мигом вспомнился костер в безымянной деревушке. Ощущение собственного бессилия, неспособности противостоять насилию… Мужские руки словно оставили на ее теле грязные метки. Именно так она себя ощущала: грязной, побитой, несчастной и… обманутой. Она не могла поверить, что Торн оказался на поверку такой скотиной. Иве казалось это нереальным, вплоть до абсурда. Да, она знает его недолго. Но за это время у него было множество возможностей без особого труда затащить ее в постель, если уж так сильно хочется. Например, когда она напилась как сапожник. Ее даже уговаривать долго не пришлось бы. Но тогда Торн не воспользовался ситуацией. Почему? Или ему нравится именно такой секс? С насилием и побоями? Верилось с трудом. Ива немало повидала таких мужиков, даже в собственной деревне, и научилась распознавать их. Торн же, как ей казалось, принадлежал к той категории мужчин, которым наибольшее наслаждение доставляет сам процесс завоевания, обольщения, – этакий поединок умов и воли. Но не физической силы. Неужели она ошибалась? Ива просто не могла в это поверить. Или не хотела? Девушка содрогнулась. Нет, она не могла в него влюбиться. Глупости. Она вспомнила выражение его лица перед «поцелуем» (в гробу она видала такие поцелуи!): жесткое, нет – жестокое. Черты худощавого лица исказились. Глаза потемнели. Стали злыми, безжалостными. Куда делись из них улыбка и задорные искорки?

Ива зарыдала с удвоенной силой. Тело болело, а мир в один миг растерял все краски, всю свою прелесть и очарование – ей было плохо. Она вспомнила, что точно так те, кому она пыталась помочь, еще совсем недавно, упиваясь от восторга, смотрели, как огонь подбирается к ее телу. Девушка еще больше согнулась и застонала. Хотелось совсем как в детстве воззвать к богам, мудрым и справедливым, и спросить: за что? За что же, гоблин дери?!

Комната погрузилась во мрак. Серый туман наполнил все видимое пространство. И звуки исчезли. Как и следовало ожидать, знахарка не обратила внимания. Когда она заметила присутствие другого человека, как водится, было уже поздно. Перед ней стоял мужчина – высокий, сухощавый, с худым жестким лицом. Он смотрел на трясущуюся в слезах девушку, и его тонкие губы кривились презрением, и ненависть светилась во взоре. Неизвестный протянул руку, схватил травницу за локоть и дернул вверх. Ива вскрикнула, только сейчас обнаружив его присутствие. Он возвышался над ней больше, чем на голову. Он него веяло такой злобой, что девушка отшатнулась, скорее, от этого, чем от его прикосновения. Мужчина тут же схватил ее за вторую руку и притянул к себе. Его намерения не оставляли сомнений. Ива закричала. Вырываясь из цепких пальцев, она каким-то чудом поняла, что насильник не может быть живым человеком. Она видела его словно сквозь дымку или туман, черты лица смазывались, но прикосновения были совершенно материальны. Паника накрыла девушку с головой. Ни одной разумной мысли не осталось. Разум отказался ей подчиняться, зато тело отбивалось со всей отпущенной ему богами силой.