Викарий протестующе передернулся. Как прикажете отвечать на этот вызов из уст сквайра, на эту очередную перчатку, брошенную к его клерикальным ногам?

– Марк, смилуйся, ты бедного мистера Скаттергуда совсем смутил, – промолвил Оливер. Он знал, как любит его друг задирать и поддразнивать достойного священника в интеллектуальных поединках такого рода, но право же – всему есть пределы! – В опровержение твоих слов позволь мне, Марк, сослаться на нашего родного Шекспира, человека смиренного и кроткого. Вот уж никакое не чудовище, будь то в личной жизни или в общественной, если верить современникам!

– И все-таки как же насчет пассажиров той злосчастной кареты на горной дороге, что рухнули с обрыва и утонули в море? – нимало не смутившись, настаивал сквайр. – Не самая приятная смерть, согласитесь, хотя и довольно быстрая.

– И как насчет той девушки, что утонула в Одиноком озере? – вопросила Черри Айвз, как раз случившаяся поблизости. – Как насчет той деревенской простушки, что утопилась из-за любви к молодому джентльмену, некоему Чарльзу Кэмплемэну?

– Это еще что такое? – насторожил уши Оливер. – К мистеру Чарльзу Кэмплемэну из Скайлингден-холла?

Мистер Ним Айвз беспокойно забегал глазами туда-сюда; те, кто стоял рядом и слышал слова Черри, последовали его примеру. Старики, старожилы деревни, встревоженно переглянулись; особенно же запаниковал трактирщик, до сих пор понятия не имевший, что его дочери эта история отлично известна. Он нахмурился, суетливо расправил фартук.

– А я ведь про нее напрочь позабыл, – лениво протянул сквайр. – В ту пору я совсем мальчишкой был, Нолл, почти ничего и не помню, кроме того, что скандал вышел жуткий. Вы, конечно же, имеете в виду тот случай самоубийства, когда тело так и не нашли?

– Именно, – кивнула Черри.

– Удивляюсь я, что ты об этом знаешь, Черри, милочка, – промолвил мистер Айвз, и в голосе его отчетливо прозвучали непривычные предостерегающие интонации. – По правде говоря, для местных жителей воспоминания эти – не из приятных. Скверное было времечко. Да, сэры, скверное, полагаю, тут мне никто не возразит. Вот уж более двух десятков лет речей о нем не вели и к нему не возвращались.

– Оно и к лучшему, Ним Айвз, – возвестил один из седовласых старожилов.

– Самоубийство – в Шильстон-Апкоте? – промолвил Оливер, обводя комнату ясным взглядом. – И кто бы мог предположить?

– А что потом сталось с мистером Чарльзом Кэмплемэном? – полюбопытствовала Черри. Со времен того вечера, когда она случайно подслушала эту историю в «Гербе», дочку трактирщика неодолимо влекла тайна деревенской девушки, что покончила с собою из-за любви; влекла вопреки ее воле, что бы уж там Черри ни утверждала в вафельной мисс Кримп насчет пагубной женской слабости.

Откликнувшись на ее призыв, к группе приблизился мистер Томас Доггер, сей ревностный служитель закона – плечи расправлены, осанка безупречно прямая, нос длинный и острый, глазки масляно поблескивают от обильных возлияний, – и, приосанившись с видом весьма авторитетным, как и подобает умудренному законнику, привыкшему к уважению простецов, облагодетельствовал мир заявлением.

– Мистер Чарльз Кэмплемэн, – торжественно провозгласил поверенный, – навлек на себя позор и бесчестье, чего никоим образом не заслуживал, и под давлением общественного мнения вынужден был покинуть деревню; а его домашние – и в их числе недужный отец, на тот момент – владелец Скайлингдена, – поручили свой домицилий, доходы с земли и все личное движимое имущество заботам Господа и природы sine die[22]и с тех пор в родные места не возвращались. Вот таково было положение дел – вплоть до недавнего времени.

– Что вы имеете в виду, сэр? – переспросил Оливер, отлично зная про себя, равно как и Марк, что разумеет собеседник, но желая услышать ответ из уст самого мистера Доггера.

– Я имею в виду вот что, – отозвался поверенный, искоса поглядывая на доктора Холла, восседающего в кресле под окнами галереи, – есть у меня сильные подозрения – заметьте, это лишь подозрения, а не подтвержденный факт, так что я никого не обвиняю, – итак, есть у меня сильные подозрения, что джентльмен, ныне именующий себя мистером Видом Уинтермарчем, наш сосед из Скайлингден-холла, на самом деле не кто иной, как мистер Чарльз Кэмплемэн, вернувшийся в отчий край.

Все голоса тут же примолкли, воцарилась мертвая тишина. Большинство собравшихся уже слыхали эту сплетню и небрежно от нее отмахнулись, но теперь, услышав то же самое из уст неподкупного и в высшей степени респектабельного мистера Томаса Доггера – профессионала, выпускника прославленного Клайвз-инн в Фишмуте, почтенного стряпчего консульского суда и атторнея общего права, – все поняли, что, должно быть, некая правда в этом есть или по крайней мере то, что закон почитает за правду. Но заметьте, никаких обвинений мистер Доггер не выдвигал!

Доктор Холл остановил на поверенном долгий взгляд; по лицу его, бледному, точно пергамент, скользнула еле заметная тень. Мистер Доггер на мгновение встретился с ним глазами – эти двое словно поняли друг друга без слов, а затем доктор отвернулся, не проронив ни слова.

– Не слишком тому удивляйтесь, дорогие друзья мои, ибо я много чего навидался, – продолжал мистер Доггер, цепляясь большими пальцами за карманы жилета. – Долroe время я как профессиональный юрист придерживался мнения о том, что род Кэмплемэнов пресекся; что же до Скайлингдена, фригольд[23]перешел к другому лицу, а эти новые жильцы – лишь последние в хаотичной череде арендаторов. Но здесь никчемный провинциалишка Том Доггер должен воскликнуть: теа culpa![24], должен смиренно признать, что заблуждался. Теперь мне вполне очевидно, что фригольд на усадьбу по-прежнему твердо удерживают в руках Кэмплемэны.

– Что ему здесь понадобилось? – вопросил Оливер. – Если это и в самом деле мистер Кэмплемэн, чего ради он вернулся спустя столько лет? И почему под другим именем?

– В самом деле, сэр, чего ради? Бог весть! Есть над чем поломать голову: любопытная проблемка – и с личной точки зрения, и с профессиональной. Однако ж провинциальная адвокатская практика мало времени оставляет на раздумья, будь то в личном вопросе или же в профессиональном. Хотя если общество примется настаивать – только в этом случае, заметьте, – я побьюсь об заклад, что он замышляет отомстить.

– Отомстить? За что, сэр?

– За то, что в этой деревне с ним несправедливо обошлись. Мистер Чарльз Кэмплемэн был юношей незаурядным, с пытливым умом и неортодоксальными предпочтениями, как помнят многие из здесь собравшихся, и вполне мог счесть, что общественное мнение оклеветало его и опорочило; поговаривали даже о возбуждении судебного дела. Могу себе вообразить, как это все на него подействовало. Его ли вина, если шалая дура потеряла голову и бросилась в озеро, покончив с жизнью в нарушение наших самых священных этических и религиозных норм? Помолвки не было; с точки зрения закона мистер Кэмплемэн не был связан никакими обязательствами, никакой ответственностью. Если вздорная девица не пожелала считаться с решением состоятельного джентльмена, который ей в любом случае не пара, это ее собственный выбор: если кого и винить, так ее, и только ее. Порочная дрянь, вот кто она была такая… порочная до мозга костей.