под­бросил газетную заметку о Киммель к нему в альбом. Однако за­метка была та самая, что он вырвал собственноручно. Он даже узнал линию отрыва. И сразу вспомнил: когда бросил бумажку в корзину, она упала на пол. Ему было лень поднимать, и после ее нашла Клавдия.

— А знаете, я ведь выбросил...— начал он и замолк, не до­говорив.

— Что?

Уолтер раздумал сознаваться в том, что вспомнил об этой за­метке довольно много. Черт бы побрал Клавдию с ее педантично­стью, которую в нее Клара вдолбила.

— Так, это не важно.

— А вдруг важно? — закинул удочку Корби.

— Нет.

— Вы встречались с Киммелем, говорили с ним?

— Нет,— ответил Уолтер и тут же пожалел. Его раздирали взаимоисключающие желания: выложить Корби всю правду с начала до конца — и скрыть от него о Киммеле как можно больше. Но что, если завтра Киммель все расскажет? Уолтер чувствовал, что увяз в какой-то хитрой игре, что к нему медленно подвели сеть, разом набросили и теперь он опутан ею по рукам и ногам.

— Вы ведь одержимы этим делом Киммель, верно? — спро­сил он.

— Одержим? — рассмеялся Корби.— Да у меня сейчас, по меньшей мере, с полдюжины дел об убийстве!

— Но в том, что касается меня, вы, похоже, прямо-таки зацик­лились на деле Киммель,— выпалил Уолтер.

— Пожалуй. Можно сказать, что сходство двух этих дел заста­вило возобновить следствие по делу Киммель. Полиция Ньюарка списала его как убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами, как нападение маньяка — и поэтому безнадежное. Но вы подсказали нам, как оно могло быть осуществлено.— Корби помолчал, давая Уолтеру время усвоить сказанное.— У Киммеля не самое крепкое алиби. Никто не видел его в момент убийства. Вам не приходило в голову, когда вы вырвали эту заметку или позже, что Киммель имел возможность убить жену?

— Нет, насколько помню, не приходило. В газете писали, что он...

Уолтер прикусил язык: в той заметке, которая попалась на глаза Корби, не упоминалось про алиби Киммеля.

— Стало быть, просто совпадение?     

Уолтер угрюмо промолчал. Его раздражало, что иной раз он не может понять, когда Корби издевается, а когда нет.

— Не возражаете, если я это возьму? — спросил Корби, заби­рая выдирку из альбома.

— Конечно, нет.

Корби спрятал клочок газеты в бумажник, закрыл бумажник и вернул во внутренний карман. Интересно, что Корби собирается делать с заметкой — предъявить Киммелю?

— Возможно, вы вскоре найдете в газетах любопытные ново­сти о Мельхиоре Киммеле,— заметил Корби с усмешкой, но я искренне надеюсь, что мне больше не понадобится тревожить вас — таким образом.

Уолтер не поверил ни единому его слову. Он не сомневался: сообщение о том, что у него имелась вырезка с заметкой об убий­стве Киммель, тоже попадет в газеты. Он проводил Корби из комнаты.

Забирая со стула пальто и шляпу, Корби задрал свою узкую голову:

— У вас ничего не горит?.

Уолтер не обратил на запах внимания. Он пошел на кухню и выключил духовку. Горела картошка. Он распахнул окно.

— Простите, что испортил вам вечер,— произнес Корби, когда Уолтер вернулся в гостиную.

— Ничего.

Уолтер проводил Корби до двери.

— Доброй ночи,— попрощался Корби.

— Доброй ночи.

Закрыв дверь, Уолтер посмотрел на телефон, прислушиваясь к тому, как отъезжает Корби в своей машине, и ломая голову над тем, сможет ли он объяснить это Элли. Или кому бы то ни было. Нет, не сможет. Уолтер наморщил лоб, пытаясь представить, как преподнесут все это газеты. Нельзя же признать человека вино­вным лишь потому, что у него имелась вырезка из газеты! Ким­мелю тоже до сих пор не предъявили обвинения. Может, Ким­мель и невиновен. Пока что, похоже, его считает виновным один Корби. И еще он, Уолтер.

Уолтер быстро взлетел наверх — он вспомнил про кое-что дру­гое. Из глубины ящика своего письменного стола он вытащил плос­кую бухгалтерскую книгу, которая время от времени служила ему дневником. Он уже много недель к ней не притрагивался, но в те

дни, когда Клара только что оправилась после снотворного, делал кое-какие записи. Вот она, самая последняя:

«Странно, что в самые важные периоды своей жизни человек не ведет дневника. Существуют такие вещи, которые даже тот, кто регулярно ведет дневник, не осмеливается доверить бумаге, по крайней мере по свежим следам. Большая потеря, если человек и вправду решился честно описывать все как есть. Главная цен­ность дневников — в том, что они фиксируют трудные периоды, но именно в эти периоды человек оказывается слишком труслив, чтобы перенести на бумагу все слабости, капризы, постыдные нетерпимости, мелочное вранье, эгоистические намерения, осу­ществленные либо нет,— все, из чего складывается его истинная личность».

От предпоследней записи эту отделяло больше месяца — время раздоров с Кларой и ее неудавшегося самоубийства. Уолтер выр­вал страницу. Если Корби доберется до этой записи, решил Уолтер, ему крышка. Уолтер было поднес к вырванной странице зажи­галку, но передумал и отнес дневник вниз. В камине было полно тлеющих углей. Он разодрал книгу на три части, положил на угли, а сверху добавил дров.

После этого он пошел к телефону и позвонил Элли в «Три брата». Он извинился за то, что Корби пробыл так долго.

— Что случилось на этот раз? — спросила Элли голосом уста­лым и раздраженным.

— Ничего,— ответил Уолтер.— Ровным счетом ничего, кроме того, что сгорела картошка.

Глава 25

— Я собирался выйти,— ответил Киммель.— Если вы...

— Это крайне важно и займет совсем немного.

— Я уже выхожу!

— Ждите,— произнес Корби и повесил трубку.

Встретиться с ним сейчас или завтра? Киммель был в нереши­тельности. Он снял пальто, по привычке потянулся к вешалке, но потом раздраженным жестом отбросил его в угол обитого крас­ным плюшем дивана. Он задумчиво уставился на пианино; на секунду его взору предстала призрачная фигура Хелен, как та сидит и уныло тыкает пальцем в клавиши, подбирая мелодию вальса «Теннесси». Интересно, о чем это Корби приспичило с ним поговорить? Или говорить ему не о чем, и он, как вчера, заявится просто для того, чтобы трепать -ему нервы? Успел ли он порас­спросить соседей и выяснить про Киннарда, этого паскудника стра­хового агента, с которым Хелен предавалась блуду? Приятель Киммеля Натан, учитель истории в местной средней школе, знает про Киннарда. Натан утром зашел в лавку сказать, что Корби его расспрашивал. Но имя Эда Киннарда не поминалось. Киммель почесал