Другим возможным претендентом на московский трон был князь Василий Васильевич Голицын, "самый видный по способностям и деятельности боярин" (как отметил С.М. Соловьёв). Голицыны, как и Мстиславские, были потомками Гедимина, основателя династии литовско-русских князей. С XV в. они были в родстве с династией московских великих князей, но первых мест в Боярской думе не занимали. Сам Василий Васильевич стал боярином только после ссылки Романовых в 1602 г., правда совсем молодым — на 20-м году жизни. Энергичный боярин сумел вовремя изменить царю Фёдору Годунову и организовал для Лжедмитрия I его убийство в Москве. Вместе с Василием Шуйским он устроил убийство Лжедмитрия I в 1606 г., а в 1610 г. стоял за спинами дворян, свергнувших Василия Шуйского. Имея немного старинных прав, он добился большого влияния в Думе и надеялся достичь престола хитроумием.

Кажется, именно Голицына имел в виду Фёдор Иванович Мстиславский, когда говорил, что сам не желает занять престол, но не хочет видеть царём и кого-либо из своих братьев-бояр, что надо избрать государя царского рода. Конечно, знать приложила бы все усилия, чтобы не пропустить на трон кого-либо из своей среды, но тихо, неявно. На Земском соборе Романов с кандидатурой сына и Голицын лично могли рассчитывать на успех. Легко догадаться, что Филарет и князь Василий в трогательном единомыслии поддерживали патриарха Гермогена, требовавшего избрания всей землёй русского православного царя! Но даже "твёрдостоятельный" патриарх эту идею не смог защитить. Нетрудно заметить, что в разосланной по стране присяге временному боярскому правительству во главе с Ф.И. Мстиславским была клятва не служить Лжедмитрию и свергнутому Василию Шуйскому, но не упоминался ещё один претендент на престол — королевич Владислав Сигизмундович[94]. Очевидно, это было не случайно. Измена — а как ещё оценить передачу трона сыну воюющего против России короля — не была импровизацией.

Напрасно патриарх побуждал набрать на царство россиянина — либо князя Василия Голицына, либо юного Михаила Романова. Гермогена заботила в первую очередь защита православной веры. Но большинство бояр волновал более важный для них вопрос сохранения собственной власти. Она висела на волоске.

Грамота о Земском соборе была датирована 20 июля, а уже 24-го войска Лжедмитрия начали сражение за Москву. В тот же день гетман Жолкевский, которого боярин Ф.И. Мстиславский сначала звал на помощь, а потом под давлением Гермогена предостерегал от движения к столице, стоял по другую сторону города, на Хорошевских лугах. Патриарх продолжал убеждать бояр избрать царя русского православного — но русские полки Салтыкова из войска Жолкевского уже помогали отбивать самозванца от Москвы, а в ставке гетмана вовсю шли переговоры о передаче престола Владиславу. Московские и тушинские бояре одновременно копошились в стане Жолкевского, силясь выторговать себе привилегии.

Между тем ратные люди толпами уходили из Москвы к гетману Жолкевскому, присягнувшие королевичу воины участвовали в обороне столицы, а знать судила так, как несколько месяцев назад судил сам Филарет: "Лучше служить королевичу, чем быть побитыми от своих холопов и в вечном рабстве у них мучаться!" Пламенные проповеди патриарха вызывали насмешки, а рассказы сторонников Владислава москвичи слушали со вниманием.

Филарет оставил осторожность и сам вышел к народу на Лобное место. "Нс прельщайтесь королевским прелестным листом, — проповедовал Ростовский митрополит, — мне самому подлинно ведомо королевское злое умышление: хочет Московским государством с сыном к Польше и Литве завладеть и нашу непорочную веру разорить, а свою латинскую утвердить"[95]. Но этот "прелестный лист", присланный Жолкевским и Салтыковым в Москву 31 июля, был тем самым договором с Сигизмун-дом, что заключило под Смоленском тушинское посольство по благословению Филарета! Ирония истории…

Задержать движение поляков к Москве и не допустить сговора с ними Семибоярщины архиереям удалось лишь на несколько дней. Вскоре бояре "пришли к патриарху Гермогену и возвестили ему, что избрали на Московское государство королевича Владислава". Они сделали это самовольством, без совета со святейшим и "не сославшись с городами". Но патриарх смирился и выдвинул только одно требование: "Если (Владислав) крестится и будет в православной христианской вере — и я вас благословляю. Если же не крестится — то нарушение будет всему Московскому государству и православной христианской вере, да не будет на вас наше благословение!"

Приводящий эти слова автор "Нового летописца" подчеркивает, что, только получив условное одобрение Гермогена, бояре начали "съезжаться" с Жолкевским и "говорить о королевиче Владиславе". Принципиальное согласие поляков отпустить принца на Московское царство вскоре было получено. О крещении королевича должно было договориться особое русское посольство. "Патриарх же Гермоген укреплял их, чтоб отнюдь без крещенья на царство его не сажали". Пока суд да дело, русские и поляки "о том укрепились и записи на том написали, что дать им королевича на Московское царство, а литве в Москву не входить: стоять гетману Жолкевскому с литовскими людьми в Новом Девиче монастыре, а иным полковникам стоять в Можайске. И на том укрепились и крест целовали им всей Москвой. Гетман же пришёл и стал в Новом Девиче монастыре".

17 августа 1610 г. патриарх Гермоген с Освященным собором (в коем видное место занимал Ростовский митрополит), бояре и московские чины утвердили договор с гетманом о призвании на престол Владислава на основаниях, выработанных ранее Филаретом. Вскоре столица и вся страна целовали крест новому царю — кроме городов и уездов Лжедмитриевых, а также непокорных никому или пребывающих в раздумье, куда податься. Весьма благоразумно не целовал крест Владиславу и Михаил Федорович Романов, отговорившись в своём именин "малолетством".

Первые результаты договоренности были благодетельными. Войска Мстиславского и Жолковского совместно отогнали воинство Лжедмитрия от Москвы, причём значительная часть его сторонников присягнула Владиславу. Честность гетмана была столь несомненна, что русские ночью пропустили его полки через Москву, откуда уже вывели в поле своп войска, и поляки прошли по улицам беззащитной столицы, не сходя с коней. Не хитрили, выигрывая время, и Гермоген с боярами: уже 27 августа в поле иод Новодевичьим монастырем гетман поклялся соблюдать договор именем Владислава, а К) тысяч москвичей присягнули новому государю. 28 числа целование креста царю Владиславу продолжилось в Успенском соборе в присутствии самого патриарха и всего Освященного собора.

Краткий миг, когда Филарет мог достичь высшей власти для своего сына, миновал. За смелость немедленно предложено было расплатиться. 28 августа в присутствии патриарха Гермогена Ростовский митрополит вместе с Освященным собором и всей знатью поклялся в верности польско-шведскому королевичу. В главном храме России собирались для принесения единой присяги многолетние враги. Сюда пришли люди из разоренного лагеря "тушинцев" и из воинства гетмана Жолкевского, в том числе такие знаменитые деятели, как Михаил Салтыков и князь Василий Масальский.