Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сэр, лед. Симона…
Вздохнув, Тристан направился к другой даме, стоявшей, на носу корабля спиной к нему.
Ему мучительно хотелось поскорее заключить Симону в объятия, утонуть в ее страсти. Будь проклята Люсинда, а с ней и вся аристократия за то, что они оба к ней принадлежат. И почему, черт подери, он не встретился с Симоной в Америке?
Внезапно Симона наклонилась и стала смотреть вниз, на воду, предоставив Тристану возможность любоваться весьма вдохновляющей картиной. Его кровь тут же закипела, чресла налились желанием.
Стиснув зубы, он напомнил себе все причины, по которым ему нельзя больше к ней прикасаться. Тем временем Симона выпрямилась, шагнула в сторону и встала в опасной близости от свернутого каната.
Вздохнув, Тристан решил, что в качестве предлога этот вполне сгодится и ускорил шаги. Оказавшись рядом с Симоной, он решительно обхватил ее за талию, и она, вскрикнув от неожиданности, обернулась к нему. Смех сорвался с ее губ, когда он горящим взглядом посмотрел ей в глаза.
– Никогда не вставайте на палубе корабля рядом с канатами. – Тристан неохотно выпустил ее из объятий и восстановил между ними подобающую дистанцию. – Если, конечно, вы не слишком торопитесь на тот свет.
– Будьте уверены, не тороплюсь. – Симона улыбнулась. – Так что спасибо. – Ее взгляд быстро скользнул по палубе, и улыбка тут же погасла. – Что, Эмми уже уходит?
– Не думаю. Просто она плохо переносит качку.
– А мне даже нравится, – бодро объявила Симона. – Вы, наверное, не поверите, но я никогда раньше не была на корабле.
– Ну почему же. – Тристан с трудом сдерживал желание схватить ее в объятия и целовать до тех пор, пока она не начнет задыхаться. – Я бы предложил вам экскурсию по судну, но не могу этого сделать, пока идет разгрузка.
– Ясно. А два других ваших корабля такие же, как этот?
Тристан хмыкнул. Никакая другая женщина никогда не спрашивала его про корабли.
– «Берни» на двенадцать футов длиннее и на шесть футов шире, – ответил он. – «Мэгги» заметно меньше, но из всех трех она самая быстрая и готова плыть в любой шторм. Поскольку осадка у нее меньше, она может заходить в такие места, куда другие суда даже носа не сунут.
– И сколько вы сможете выносить жизнь джентльмена, привязанного к суше?
Еще один вопрос, которого ему еще никто не задавал. Неудивительно, что Симона его так завораживает!
– По правде говоря, я об этом еще не думал.
– А по-моему, такая жизнь вам очень быстро надоест, – предположила Симона. – Хотя, конечно, тут есть и другая сторона – долгая разлука с семьей и отсутствие настоящего дома.
– Но у меня нет семьи, а дом – то место, где я в данный момент нахожусь.
Симона кивнула.
– Прежде я тоже жила именно так, – тихо проговорила она, – не на корабле, конечно, но все же и у меня не было корней.
– А сейчас вы вернулись бы к такой жизни?
– Нет. – Симона подняла взгляд. – Правда, иногда я думаю о том, как приятно приходить и уходить, когда вздумается, ни перед кем не отчитываясь, но, с другой стороны, если случится что-то ужасное, сейчас, меня по крайней мере кто-то будет искать. Наверное, я так долго жила без дома и семьи, что теперь эта часть жизни для меня гораздо важнее, чем для большинства других людей.
– Команда тоже похожа на семью, – быстро проговорил Тристан, надеясь, что это прозвучало не слишком беспомощно.
Обведя взглядом судно, Симона кивнула.
– А какой из трех кораблей – ваш настоящий дом и ваша настоящая семья? «Мэгги»?
Тристан никогда не считал, что у него есть дом – будь то на суше или на море, но, не желая признаваться в этом, он лишь улыбнулся и пожал плечами.
– Возможно.
– А когда «Мэгги» окажется в порту?
– Она не плавает в открытом море, так как слишком мала. «Мэгги» ходит по прибрежным маршрутам, а потом встречается с двумя другими кораблями, чтобы передать все, что собрала по дороге.
– Значит, «Мэгги» мне никогда не увидеть? – Казалось, Симона была не на шутку разочарована.
– Нет, если только вы не отправитесь ей навстречу.
Симона вздохнула:
– Это было бы замечательно, но я не могу себе представить, что Дрейтон согласится дать мне настолько много свободы.
И тут Тристан решил, что момент настал…
– Наши отношения закончены, Симона.
Ее улыбка сразу померкла, но она тут же набрала в грудь побольше воздуха и вернула лицу прежнее выражение.
– Весьма неожиданное заявление.
– И скорее всего бестактное, – признал Тристан. – Мне очень жаль. Надо было выразиться удачнее, не так резко.
– А как же план по разоблачению Люсинды?
Боже! У Тристана было такое чувство, будто кто-то вонзил ему в грудь нож и повернул его в ране.
– Люсинда опасна; и если она причинит вам хоть малейший ущерб, я себе этого никогда не прощу.
– Так вы хотите справиться с ней в одиночку? – тихо спросила Симона.
– Да.
– Понимаю. Именно так вы и предпочитаете жить.
– По-вашему, это скучно. Но…
– Я помню. Есть немало плюсов в том, чтобы жить одному; в некоторых отношениях это даже безопаснее.
Но уж очень холодно и пусто. Однако делиться этим наблюдением с Симоной Тристан не стал, он твердо решил вести себя благородно и разорвать их отношения, так что отступать было бы просто позором.
– Ноуланд говорит, что прошлой ночью за нами следила Люсинда.
– Ну и что, – Симона перевела взгляд на причал, – поскольку объявления о помолвке не последовало, я сомневаюсь, что она начнет активные действия. Еще одна краткая и ничего не значащая связь вряд ли может ее встревожить.
У Тристана перехватило дыхание:
– Если бы я не заботился о вашей безопасности, эта связь не была бы краткой!
Улыбка, которую адресовала ему Симона, была исключительно любезной.
– Сказано, как подобает настоящему джентльмену. – Она одобрительно кивнула.
– Симона…
– По-моему, у вас чудесный корабль, Тристан. Спасибо, что разрешили мне подняться на борт.
Симона медленно пошла к трапу, и Тристану стоило немалых усилий заставить свои ноги не сдвинуться с места. Господи, как ему было больно! Даже если бы она накричала на него или разрыдалась, ему было бы намного легче, но стоическая улыбка, которую она сумела, ему продемонстрировать, не могла оставить его равнодушным.
Тристан даже отвернулся, чтобы не смотреть, как Симона спускается по трапу; среди всех женщин, которых он бросал в своей жизни, она единственное исключение, и воспоминания о ней никогда его не покинут.