– Леди Симона Тернбридж, – ответила она коротко, чувствуя, как гнев закипает в ней с новой силой. – И я вовсе не жажду познакомиться с вами.

– Я так и подумала. – Сара не спеша отправилась восвояси, бросив через плечо: – До свидания, Грегори!

Симона надеялась на быстро несущуюся карету и не слишком трагический несчастный случай. Что до Грегори, то он откашлялся и, проведя пальцем под накрахмаленным воротничком, сумел сказать только:

– Э-э…

– Никаких объяснений не нужно. – Сара поднялась. – Совершенно никаких. С тобой мы увидимся завтра утром. – Она шагнула к дороге и кликнула извозчика.

– Симона, подожди! – Эммалина бросилась за ней.

Симона замерла, держась за ручку дверцы подъехавшего экипажа:

– Тебе совершенно не обязательно бросать работу ради меня.

– А я думаю, Грегори прекрасно справится и без моей помощи. Лучше скажи, кто такая эта Сара?

– Если чутье меня не обманывает, это любовница Тристана.

– Тогда скорее всего бывшая американская любовница, – решила Эмми.

Симона сухо улыбнулась.

– Подозреваю, что теперь уже не бывшая.

Эмми страдальчески подняла глаза к небу.

– Да полно тебе! Может, я и не искушенная любовница, но зато прекрасно знаю, что, если бы у брата были намерения в отношении ее, он привез бы ее с собой, когда возвращался в Англию. То, что эта Сара впервые появилась здесь неизвестно откуда… О, я знаю, она за ним охотится!

Решив, что эти подробности ее мало волнуют, Симона покачала головой и открыла дверцу.

– Мне все равно.

– А вот и нет! Ты увлечена Тристаном, а значит, тебе не может быть все равно.

Симона замерла.

– Прошу прощения?

– Да, и он тоже увлечен тобой. – Эммалина довольно улыбнулась. – На случай, если тебя это интересует…

Но Симону это не интересовало. Она прекрасно знала, что ее бросили, и поэтому закрыла дверцу кареты, а потом села так, чтобы видеть подругу через открытое окно.

– Эмми, я ценю твою любовь к сказкам и все такое, но между мной и твоим братом абсолютно ничего нет.

Больше ничего нет.

– Ха!

– Правда, Эмми. Я не стала бы тебя обманывать.

– Ха! – Эммалина круто развернулась и решительно направилась обратно к Уэйду Грегори.

Симона постучала по стенке кареты, и экипаж тронулся, да так резко, что она чуть не свалилась с сиденья.

Выпрямившись, Симона поклялась, что когда в следующий раз увидит Тристана Таунсенда, то сделает вид, что его просто нет на свете. Он ею увлечен? Нет, это она увлечена, и увлекли ее очень далеко; но теперь этому ее заблуждению, как и следовало, пришел бесславный конец.

Наконец состоялись похороны тех, кто погиб в огне. Не присутствовать на них было нельзя, так что Симона сидела рядом с Фионой в конце ряда скорбящих, послушно, хоть и не слишком внимательно, слушая печальные слова прощающихся. Большой храм, гроб с латунными накладками, украшенные резьбой скамьи, плотно заполненные собравшимися, священники, ведущие службу в лучших своих одеяниях…

Люди вставали, чтобы произнести хвалебные речи, превознося жизнь, сердце и душу того, кто лежал в гробу. Это были прекрасные похороны – такое прощание, о каком только может мечтать любой аристократ. Даже погода пошла навстречу устроителям: солнечный свет струился сквозь витражные окна, падая на присутствующих и окружая гроб ореолом, похожим, на нимб.

Когда хоронили мать Симоны, дождь лил как из ведра. Симона тем утром еще не закончила свою обычную работу, когда Харриет – одна из постаревших девиц Эсси – сказала, что им следует пойти на службу. Симону изумило то, что служба вообще будет – она жалела о том, что Харриет вообще об этом заговорила.

У них не было денег на извозчика, поэтому они шли пешком, и когда наконец добрались до маленького храма, за которым располагалось кладбище, промокли до нитки, дрожа от холода. Посреди почерневших от сажи, покрытых лишайником и покосившихся надгробий стоял викарий, хмурясь и сутуля плечи под зонтом. Харриет объяснила ему, кто они такие и почему пришли.

Испустив тяжелый вздох, викарий повернулся и провел пришедших в дальний угол кладбища и горке земли. При их приближении двое мужчин перестали копать и отошли назад, а затем, сняв шапки, склонили головы.

Викарий встал чуть в стороне и пробормотал «Отче наш», а Симона все смотрела вниз, на простой сосновый гроб, и думала о том, как ее матери, должно быть, неудобно в таком коротком и тесном пространстве.

Потом викарий ушел, оставив их стоять у могилы. Мужчины с лопатами надели шапки и собрали свои инструменты. Тогда Харриет засунула руку в карман, вытащила оттуда смятую маргаритку, вручила ее Симоне и знаком велела бросить в яму.

Цветок упал в середину ближе к верхней части – там, где, как представлялось Симоне, руки матери должны лежать скрещенными поверх сердца.

Потом они вернулись к Эмми, две недели спустя Симона бросила маргаритку в еще одну яму и попрощалась с Харриет.

В тот день тоже шел дождь. Маргаритка не была мятой, и Симона обращалась с ней очень осторожно, но в конце концов это ничего не изменило. Матери все так же не было. И Харриет не было. Прощальная маргаритка нисколько не уменьшала боли и не заставила солнце выглянуть из-за туч.

Другое дело, если, конечно, вы принадлежите к аристократии, уточнила про себя Симона, когда присутствующие в церкви встали и открыли сборники духовных гимнов. Она молча стояла рядом с сестрой; на сердце у нее было слишком тяжело, чтобы петь.

Если вы аристократ, то солнце светит, а хор поет. Мир скорбит о вашем безвременном уходе и покрывает ваш дорогостоящий гроб лилиями и розами. А когда вас похоронят, то над вашей могилой поставят красивое надгробие, чтобы на все времена отметить, что вашу жизнь сочли достойной.

На могиле ее матери надгробного камня не было, и на могиле Харриет тоже. Не было даже простых деревянных крестов, потому что они были бедными и к тому же проститутками, а те, кто их помнил и о них скорбел, не имели денег даже на то, чтобы взять извозчика.

Симона вздрогнула от внезапного озарения. Теперь она может купить надгробие своей матери и Харриет – Дрейтон даст ей столько денег, сколько она пожелает. Она может распорядиться, чтобы их имена были высечены золотыми буквами, а еще велеть резчику добавить какие-нибудь возвышенные слова о добрых сердцах и заботливых душах, о любви и дружбе. Может, он еще изобразит херувимов или ангелов, и, разумеется, теперь на могиле всегда будут цветы.

Боже, почему это не пришло ей в голову раньше? Надо только сказать Дрейтону, что она хочет сделать заказ резчику и попросить, чтобы камни были доставлены в… в…