– Ха, – сказал он, – тебя Альфред развлекает. Я улыбнулась Альфреду, мол, ах, так вот вы кто.

– А это, Джеки, кстати.. – Он остановил кого-то проходящего мимо, – Дино, привет.

Тот обернулся и подошел к нам, мне показалось, что я видела его прежде. «Где же я видела его?» – подумала я.

– Это Джеки, а это Дино. – Мы улыбнулись друг другу, как полагается.

– Так вот, дорогая, – Джонатан обнял меня за талию, слишком демонстративно, именно так, чтобы все поняли, что он ко мне имеет только дружеское отношение, – раз Альфред тебя оценил, то это неспроста.

– Почему неспроста? – спросила я, вновь отвесив старцу учтивую улыбку.

– Потому что, – смеялся Джонни, – если Альфред кого оценил, это всегда неспроста.

Они все трое засмеялись, все, кроме меня. Джонатан понял, что мне неловко, и сразу осекся.

– Нет, серьезно, Альфред – это наш знаменитый режиссер, ты ведь слышала, – он назвал фамилию, и я вздрогнула, настолько она была знакома. – А ты небось стоишь и дерзишь тут, я ведь тебя знаю, наверняка уже кучу гадостей наговорила.

Он перевел взгляд на старика, и улыбка сразу прибавила в ширине.

– Дерзит, Альфред, или не дерзит?

– Дерзит, – согласился тот, – но в меру. Хорошо, в меру дерзит.

– Ну, тогда ладно. – Джонни снова хлопнул его по спине. – Ты тоже будь осторожна с ним. Жуткий бабник. – Это уже он сказал мне. Теперь я ждала хлопка по спине. – Но Гениям позволяется, им все позволяется. – И вновь старику:

– Но она ведь не актриса и не итальянка, Альфред, она холодная. Тебе будет сложно с ней.

– Не знаю, не знаю. – Глаз Альфреда еще больше скосился и застыл на мне в сомнении, и я не поняла, в чем он не уверен, то ли в моей холодности, то ли в том, что ему будет сложно со мной. Теперь, зная, кто он такой, я посмотрела на него другими глазами; то, что мне секунду назад казалось навязчивостью, вдруг приобрело пусть и несколько извращенный, но смысл.

«Что он сказал про судьбу? – вспомнила я. – А, что ее можно определить по внешности. Это странно».

– Ладно, маэстро, пойдем, у меня к тебе дело есть, – сказал Джонни старику, и, хотя тот все еще смотрел на меня, как птица, одним глазом, не отрываясь и не моргая, я выдержала взгляд и не отвела свой. Но Джонни уже утаскивал его в сторону, и я слышала, как он говорил, как бы шутливо, но на самом деле пряча за шуткой уважение:

– Мне твоя проницательность нужна, маэстро, и мудрость. Особенно мудрость. – И уже отойдя, обернулся:

– Дино, подожди меня, мне надо поговорить с тобой. – И при этом еще успел подмигнуть мне.

Я снова взглянула на Дино, теперь мы были вдвоем.

– Где-то я видела вас, смотрю и не могу вспомнить. – Мне стало неловко, и я улыбнулась.

– Конечно видели. С полчаса назад, на сцене. Я даже схватила его за руку.

– Конечно, вы же играли в спектакле. Вы же играли этого, как его…

Он кивнул.

– Я вас сразу узнал. Вы сидели в первом ряду с Джонни. Вы очень внимательно слушали, я выбрал вас как «Зрителя». Ну, вы знаете, есть такой сценический прием, выбрать одного зрителя, который наиболее гармонично присутствует в спектакле, и играть только для него.

– Да, да, – сказала я, – я знаю.

Он говорил быстро, но не скороговоркой, а отчетливо, легко разделяя слова, и от этой непривычной манеры сам голос его, мягкий и плавный, звучал взволнованно. Я вгляделась в его лицо, не то что смуглое, но, казалось, с сильным загаром. Черные, кудрявые волосы были длинными, а глаза, миндалевидные, но светлые, придавали всему лицу необычную выразительность. Он был крепкий, среднего роста, чуть выше меня, и я сразу заметила правильную трапецию его фигуры и неровности мышц под рубашкой.

– Да, правда, – снова сказала я, – конечно, я помню вас, вы очень хорошо играли. – И я попыталась отпить из стаканчика, но он оказался пуст.

Он заметил и взял у меня стаканчик.

– Я знаю один рецепт, вам понравится, – сказал он и отошел к столу.

Я смотрела на него, он двигался настолько складно, что были заметны играющие мышцы под рубашкой, и вообще, его лицо, тело, даже волосы говорили о гармонии. Дино вернулся и протянул мне стакан, я попробовала.

– Очень вкусно, – сказала я, – спасибо. Вы правда хорошо играли.

Чем дольше я смотрела на него, тем лучше я вспоминала его роль.

– Да нет, что вы. У меня маленькая роль, совсем крошечная. Я недавно в труппе, Альфред только пробует меня.

– Он действительно такой, – я искала слово, – не знаю, талантливый?

– Кто, Альфред? – Он кивнул головой. – Он сила, он все видит, чувствует и очень, – он начал жестикулировать, помогая себе руками, – разносторонний. В нем много всего.

– Знаете, я сейчас подумала, – сказала я, почти перебив его, – как это трудно, наверное, быть актером. Я только сейчас, глядя на вас, об этом подумала. Ведь у каждого своя жизнь, свои заботы, неприятности порой, головная боль, плохое настроение, в конце концов, как и у всех нормальных людей…

Он прервал меня, руки его снова пришли в движение, но не нервное, а дополняющее красоту голоса:

– Да, да, я понимаю, о чем вы. Вы правы, каждый вечер, приходя в театр, надо меняться, переставать быть собой, забыть, что беспокоило, а может быть, и тяготило еще минуту назад. Надо каждый раз становиться кем-то другим и жить этой чужой жизнью, и растворяться в ней.

Он говорил воодушевленно, и именно эта страстность приковывала внимание к его голосу.

– Знаете, кто был бы лучшим актером? – спросил он, я промолчала, ожидая продолжения. – Человек с раздвоенной личностью, даже с растроенной или расчетверенной. – Я не понимала, шутит он или говорит серьезно. – Вернее, не совсем так, это актерская профессия вызывает раздвоенность, стимулирует ее. Мы, актеры, странные люди.

Глаза Дино немного сузились. Они казались настолько живыми, что готовы были отдать часть чего-то внутреннего, только пожелай взять. Я вдруг подумала, что желаю.

– Вы тоже странный, Дино? – спросила я.

– Я? – он на мгновение засомневался. – Я, наверное, тоже странный. – А потом добавил:

– Я наверняка странный. А вы?

Глаза его, казалось, хотели раствориться в моем взгляде.

– Не знаю, никогда не задумывалась. Нет, думаю, не странная, обыкновенная. Как вам кажется?

– Вы хотите, чтобы я сказал, необыкновенная? – Мы оба засмеялись. – Нет, в вас действительно есть что-то необычное, я еще только не разобрался, что именно.

– Но вам это «что-то» нравится? – Я сама не очень понимала, зачем я все это говорю.

– Дайте подумать, – вновь улыбнулся он, а потом быстро согласился: