— Красиво, не правда ли? Совсем недалеко от города, а какой воздух! То, чем мы дышим в центре, вообще трудно назвать воздухом.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Михаэль улыбнулся:

— Это дом моей дочери. Я купил его, когда муж бросил ее и ей негде было жить. Она сама выбрала его. Не самое лучшее решение, учитывая отдаленность от центра, но Стелла не из тех, кому можно диктовать. Ты скоро сам все поймешь.

Фредерик оглянулся вокруг и отметил, что за садом тщательно ухаживают. Ветвистые яблони подстрижены, кусты аккуратно подвязаны. Сразу за садом начинался лес. «Интересно, далеко ли отсюда до соседнего дома», — подумал Фредерик. Вдали светились какие-то огни. Видимо, дочери Михаэля нравится одиночество. Он подошел к яблоне и погладил шершавую, влажную кору.

— Я хотела вас представить, но вижу, вы уже познакомились. Это дерево зовут Руфус. Это он. А меня — Стелла. — Голос доносился откуда-то снизу. Фредерик обернулся и, увидев два колеса, понял, почему.

В инвалидном кресле сидела миниатюрная женщина, которая словно излучала значимость. У незнакомки были высокие скулы, как у Михаэля, и карие глаза, но черты лица мягче, чем у отца, словно их вырезали на молодом, нежном и пахучем дереве. Бледная кожа Стеллы напомнила Фредерику прозрачную кожу матери. Когда Стелла улыбалась, вокруг глаз собирались морщинки — свидетельство не возраста, а пережитого горя. Распущенные светлые волосы падали до талии. Молодая женщина протянула Фредерику руку. Пожатие оказалось теплым и неожиданно сильным для такого хрупкого создания.

— Фредерик, — представился он, не зная, чего от него ждут.

Стелла улыбнулась, словно прочитав его мысли.

— Папа позвонил и сказал, что приедет со своим хорошим другом. Видимо, он не сообщил вам, что везет вас ко мне. Он вообще не очень разговорчив, особенно когда дело касается меня. Но это вы, наверное, уже заметили.

— Я знал только, что у Михаэля есть дочь, — ответил Фредерик. Ему было холодно в тонкой кожаной куртке. Стеллаже, похоже, холода не чувствовала, хотя на ней были только белая блузка и джинсы, а на ногах — незашнурованные кроссовки.

— Это похоже на папу. Он не любит обсуждать свою личную жизнь. И предпочитает сразу переходить к делу, в отличие от вас, шведов. Многие воспринимают это как грубость. К сожалению.

— Я к таким не отношусь. И тоже не люблю обсуждать свою личную жизнь, так что в этом мы с вашим отцом похожи. — Фредерик слишком поздно понял, что сказал больше, чем надо.

Стелла улыбнулась:

— Значит, мне придется говорить за троих, пока вы у меня в гостях. Веселенькая перспектива. Пойдем в дом.

Она покатила кресло через лужайку. Фредерик хотел предложить ей свою помощь, но не осмелился, боясь обидеть. Ей нелегко было ехать по неровной лужайке. Фредерику показалось, что она несколько раз выругалась по-немецки, прежде чем добралась до крыльца, к которому был пристроен пандус для инвалидного кресла. Наверху ее ждал Михаэль. Он нагнулся и поцеловал дочь в щеку. Стелла открыла дверь и повернулась к Фредерику.

— Я не запираю дверь, когда работаю в саду. Инвалиду приходится постоянно сражаться со своими страхами. Когда ноги тебя не слушаются, привыкаешь полагаться только на силу воли.

Она вкатила кресло в дом и остановилась, чтобы Михаэль мог протереть колеса тряпкой. Фредерик последовал за ними. Если снаружи казался старинным, чуть ли не сказочным, внутри он был абсолютно современным. Несколько стен снесли, видимо, чтобы облегчить Стелле передвижение. Светлый деревянный пол придавал небольшому помещению ощущение простора. Холл, в котором они оказались, отделан в белых, серых и синих тонах. Пройдя в гостиную, выдержанную в тех же пастельных оттенках, Фредерик отметил яркие картины на стенах, видимо, призванные дать некий цветовой акцент. Фредерик оглядел белый диван, светлый журнальный столик и коричневую кухню в углу. На стойке стояла корзина с ярко-желтыми лимонами.

Стелла подкатилась к кухне, и Фредерик, скинув куртку, прошел туда же. Она поставила чайник и стала доставать чашки и блюдца из шкафчиков, расположенных так, чтобы ей удобно было дотянуться.

— Вам помочь? — помедлив, поинтересовался он.

— Можете накрыть столик в гостиной. Когда я одна, то предпочитаю есть на кухне: слишком сложно ездить туда-сюда за вилками и ложками. Но с дивана открывается красивый вид. Присаживайтесь. Я, как видите, уже сижу. — Последнюю фразу она произнесла без тени иронии или жалости к себе.

Фредерик посмотрел на чашки из тонкого хрупкого розентальского фарфора. Давненько он не пил чай из такой дорогой посуды. Разве что в детстве, когда гостил у бабушки.

— У вас очень красивый дом.

— Спасибо. Папа купил его для меня. Он просто ангел. Но обставила дом я сама.

Стелла вкатила кресло в гостиную, держа в руке блюдо с пирогом, похожим на яблочный. Фредерик взял у нее блюдо и поставил на столик. Михаэль принес свежезаваренный чай.

— Придется пить это, ничего крепче нет, — фыркнул он.

— Папа! — возмутилась Стелла, и Фредерик поспешил заверить, что чай чудесный, не отрывая глаз от ее мускулистых рук.

Он не понимал, зачем оказался здесь и чего от него ждут. Михаэль не привез бы его сюда без конкретной цели. Но какой? И что об этом известно Стелле?

Только когда они выпили чай и кофе, который сварила Стелла, не обращая внимания на протесты гостя, и полюбовались видом на сад, открывавшимся с дивана, Михаэль заговорил:

— Моя дочь — самый самостоятельный человек из всех, кого я знаю. Она была такой год назад, когда еще могла ходить, и осталась сейчас. Я говорил тебе о трагедии, Фредерик. Я имел в виду несчастье, произошедшее со Стеллой.

Фредерик вертел в руках чашку, не зная, что ответить. Он не был уверен в том, что Стелла хочет, чтобы ее проблемы обсуждали с чужим, по сути, человеком, и с тревогой взглянул на женщину, но она была абсолютно спокойна. Ни тени обиды или волнения. Она убрала светлую прядь, упавшую на лицо, и открыто посмотрела на него.

— Вижу, вас не интересуют подробности. Тогда как многие, встречая инвалида, хотят знать, как он дошел до жизни такой. Может, из инстинкта самосохранения. Чтобы таким образом обезопасить себя от подобного несчастья. Но от всего не убережешься… Меня сбил мужчина, который выпил лишнего, прежде чем сесть за руль. Анализы показали полтора промилле у него в крови. Он идти не мог, не говоря уж о том, чтобы вести машину…

— Стелла, это ужасно, я вам так сочувствую, я…

— Не надо ничего говорить, Фредерик, я знаю, вам это кажется ужасным. Мне тоже. Но хуже всего, что этот человек ни разу не навестил меня в больнице после того, что случилось. Не послал мне письма. Не извинился. Знаю, это прозвучит странно, но для меня это гораздо ужаснее того, что я больше не могу ходить. Я так и не услышала, что он раскаивается. Более того, когда мы пытались получить страховую выплату, он написал в своих показаниях, что я переходила дорогу в неположенном месте. Это ложь. Но что можно сделать? Его слово против моего. Теперь ничего не докажешь. — У Стеллы вспыхнули щеки. — Я шла в ресторан. Было поздно, мой муж задержался на работе, но мы все равно решили встретиться. Была пятница, на улицах полно народу. Люди сидели в кафе, стояла атмосфера пятничного веселья. Я почти дошла до метро, когда из-за угла вылетел автомобиль. Я переходила улицу по пешеходной дорожке и успела только заметить, что машина несется на бешеной скорости прямо на меня. Больше я ничего не помню. Очнулась в больнице вся в царапинах и кровоподтеках. Все тело у меня болело, и скоро я поняла почему.