– Значит, про бумагу эту ты не рассказываешь, потому что в этой истории Юра не очень красиво выглядит?

– Ну да, – сказала она неохотно. – Юрка там, конечно, совсем неправ был. Я пыталась его как-то вразумить, но он уперся, и ни в какую. Ладно уж, слушай…

Димыч явился вечером злой, как собака. Хотя, после знакомства с разнообразными кинологами, дрессировщиками, хендлерами и просто любителями животных, я бы поостереглась использовать такие сравнения. Собаки, как оказалось, не обязательно злые. И даже совсем не обязательно. В большинстве своем они очень миролюбивые существа. Это люди делают из них зверей.

Но как бы там ни было, Захаров был нервным, вспыльчивым и недовольным жизнью. Еще и голодным, что делало общение с ним совсем невозможным. Тут только метод сказочной бабы Яги подходит: сначала накормить и напоить, а потом уже расспрашивать.

К расспросам Димыч оказался не готов даже после ужина. Держался рукой за голову, молчал и пил чай с мрачным видом. По всему выходило, что первым он не начнет.

– Ну? – спросила я, устав ждать милостей от природы.

Он сделал вид, что не понимает моего интереса. Отдал мне пустую кружку и пригорюнился еще больше.

Я налила ему еще чая и приступила к расспросам более основательно.

– Не делай вид, что не понимаешь, о чем я спрашиваю.

Он удивленно поднял брови. Этот наш односторонний диалог начинал утомлять.

– Ты с Рыбкиным разговаривал?

– Пропал Рыбкин.

– Как? Что значит пропал?

– То и значит. Нет его нигде. Ни дома, ни на работе. В центре этом дрессировочном он тоже дня три уже не появлялся. Раньше внимания на это особо не обращали, не пришел и не пришел, мало ли. А как пистолет нашли, пришлось вспоминать подробно. И оказалось, что никто замечательного парня Колю не видел уже три дня. И не слышал ничего. И ни с кем он планами не делился. Просто исчез и все. Вместе с собакой, кстати. Вот ведь фанатик – даже в бега один не пустился, собачку прихватил.

– Почему ты думаешь, что он в бега пустился?

– Ну а где же он, по-твоему? – Димыч смотрел на меня с усталым сочувствием, как на безнадежно больную.

– Да нет, погоди. Если он исчез три дня назад, то это не из-за пистолета. Ведь пистолет только вчера нашли, и Рыбкин об этом не знал.

– Может, просто нервы сдали. Ведь не матерый же он убийца, мог запсиховать.

– А почему тогда он пистолет не убрал из центра? Если это его «Марголин», то логично было бы не оставлять его в том месте, где сам бываешь чаще всего. Это же все равно, что дома оружие держать.

– Ну то, что это его пистолет еще доказать надо. Пальцев-то на нем нет, стерты аккуратно.

– Значит, пальцы стер, а пистолет выбросить не догадался. Когда отпечатки протирал, значит, не нервничал, а потом вдруг испугался и сбежал. Не логично.

– Ты просто не хочешь, чтобы убийцей оказался Рыбкин, вот и все. Поэтому и ищешь какие-то логические оправдания. А в жизни такое порой случается, что никакой логики и близко нет.

– Хорошо, пусть в жизни маловато логики. Но объясни мне тогда, зачем прятать пистолет там, где его обязательно скоро найдут да еще и обязательно с тобой свяжут.

– Тут ты права, – согласился Димыч. – Это имеет смысл, если нужно навести на след конкретного человека. В нашем случае Коли Рыбкина. Сам он вряд ли стал бы прятать пистолет в ворохе дресскостюмов. Не идиот же он, в конце концов. Тем более, знает, что костюмы эти ежедневно используются, а значит пистолет найдут очень быстро. Рыбкин это знал. И тот, кто прятал, знал. Он и прятал не для того, чтобы спрятать, а чтобы мы нашли. Единственный, кто приходит на ум – это Сиротин. Если, конечно, не брать во внимание работников центра дрессировки. Того же Давыдова.

Я возмущенно фыркнула, и Димыч поспешил меня успокоить:

– Давыдова мы в расчет брать не будем. У него ни мотива не было, ни возможности застрелить Кузнецова. Давыдов главным судьей соревнований был, все время на виду торчал. К щиту, где фигуранты прятались, он не подходил ни разу, и пистолет достать и выстрелить незаметно тоже не мог. У него алиби стопроцентное, поэтому не пыхти мне тут возмущенно, никто его не подозревает. Главным подозреваемым в этом деле для меня лично является Сиротин. Он и перед соревнованиями вокруг площадки крутился, и после непонятно как в домике центра оказался. Да еще и в той самой комнате, где потом пистолет нашли. Возможно, он его и подбросил, чтобы перевести подозрения на Рыбкина.

– Ну вот! Сам же понимаешь, что Коля не виноват. Убийца – Сиротин, это же ясно.

– Да ни черта не ясно! – Димыч хлопнул по столу ладонью так, что недопитая кружка подпрыгнула и только чудом не пролилась. – Не ясно самое главное – мотив. Пока это только наши домыслы, и никаких доказательств.

– Как это нет доказательств? А пистолет?

– Не подходит. То, что пистолет принадлежит Сиротину еще доказать надо. Он нигде не числится вообще, пальцев на нем нет, изъяли мы его не у Сиротина, а в центре, куда его мог подбросить любой. Ты вспомни, Давыдов сам сказал, что к ним часто забредают посторонние люди. Да любой адвокат, даже самый неопытный, камня на камне от таких доказательств не оставит.

– Но ведь Сиротина видели в Центре дрессировки перед тем, как там пистолет нашли. Свидетель есть.

– Свидетель чего? Что он видел? Как Сиротин пистолет прятал? Нет. Он видел, что тот из комнаты выходил. Зашел, Рыбкина не увидел и вышел. Ничего не трогал, пистолетов не прятал. Просто ошибся дверью. За это у нас не сажают.

– Как же быть?

– Мотив нужен. Если это Сиротин убил Кузнецова, должна быть причина. Он не гопник и не отморозок, чтобы убивать просто так. Он готовился. Тщательно готовился. Все продумал и рассчитал. Чтобы «спрятать» выстрел за звуком выстрела из стартового пистолета, нужно быть хладнокровным и расчетливым. Нужно попасть в доли секунды буквально. Не занервничать и не дернуться в последний момент. Ведь он же стрелял из-за спин зрителей. А если бы кто-то обернулся? Да от одной мысли об этом, руки трястись начинают. А он все сделал аккуратно. Такое на нервах не сотворишь. Нет, он знал, что делает. Он убивать шел. И чтобы это доказать, мне надо понять, зачем ему это было надо. Причина нужна.

– Он ненавидел Кузнецова?

– Или Рыбкина. Такое тоже возможно. Если убийство было задумано не ради убийства, а для того, чтобы посадить Рыбкина. Причем, посадить наверняка, по тяжелой статье.

– А за что ему Колю ненавидеть? Ведь они десять лет не виделись.

– А Кузнецова за что? Они вообще не знакомы. По крайней мере, Кузнецов его не знал. Глупость получается. Возможно, мы просто зациклились на Кузнецове. В том смысле, что думали, что убить хотели именно его. А если Кузнецову просто не повезло? Если Сиротину было все равно, кого убивать, главное потом свалить все на Рыбкина?