В следующие ночи плацдарм был докончен укреплением. Кроме усиленного охранения, он войсками не занимался, ибо назначался лишь для незаметного сбора и занятия своих мест войсками, предназначенными для атаки. Через неделю примерно противник успокоился и ничего не предпринимал, видя, что и мы сидим спокойно и, как будто, даже не показываемся в нарытых окопах.

С высоты 397, Лысой Горы, что северо-восточнее Куликова, я, находясь здесь через несколько дней после заложения плацдарма с командиром корпуса, занес на карту отлично видимый отсюда весь плацдарм.

Таким образом, на фронте обеих дивизий самое главное для подготовки к атаке – захват и оборудование плацдарма – было сделано. Все необходимые расчеты по сосредоточению артиллерии, количества потребных снарядов сделаны и составлены и самые планы выполнения атаки.

Разумеется, занимая фронт в 45 верст, корпус на мог рассчитывать на большой сокрушительный удар противнику. Но частично нанести ему поражение, прорвать где-либо из двух намечаемых направлений его фронт, отбросить хотя бы на каком-либо участке от Иквы – он мог. В общем ходе наступления, замышляемом на всем фронте 4-х армий, такой даже удар мог принести огромную пользу, спутывая противнику карты и сбивая его с толку.

Точно не помню даты, но это было ранней весною, когда мы начали готовиться к наступлению; по желанию командира корпуса, начальник штаба приказал мне произвести разведку длины Иквы между с. Б. Андруга и р. Иквой северо-восточнее Сопанова с целью выяснить возможность перехода здесь через долину артиллерии. Имелось в виду, в случае успеха прорыва у Сопанова, тотчас перебросить за Икву часть артиллерии. Но чтобы не загромождать одной переправы через Икву у Сопанова, принято было предложение пустить ее прямо через долину по тропинке, идущей от Б. Андруги на водяную мельницу (в самой долине Иквы, в одной версте от названного селения) и далее вдоль ручья, впадавшего в Икву в одной версте ниже Сопанова. Тут предполагалось построить для этой цели мост, если бы долина допускала проход артиллерии. Названная тропинка была известна давно. По ней в мирное время крестьяне вывозили с долины сено. Проходила она через несколько болотных жил, промоин и проточин и в мокрое время года проехать здесь возу было очень трудно. Хорошо это место изучили разведчики 10-го Новоингерманландского полка[173]. Полк стоял в селе Белокриница и в городке сельскохозяйственной школы, западнее селения. В самой школе – очень хорошем здании – помещался штаб полка и офицерское собрание. Туда я и явился однажды вечером, когда офицеры полка с командиром собирались ужинать. Одновременно со мною являлся к командиру полка командир батальона, сменившегося в Сопановском плацдарме. Лицо его было истомлено, бледно. На вопрос командира полка, как прошла служба в плацдарме, тот отвечал, что благополучно все, потерь не было. Это редкий случай.

Я изложил командиру полка, полковнику Геннингсу[174], о возложенном на меня поручении. Он, выслушав, пригласил меня поужинать вместе с ними. Я отказался, ссылаясь на недостаток времени – уже вечерело, а надо было засветло осмотреться и несколько сориентироваться на месте. Тогда командир полка приказал кому следует назначить в мое распоряжение несколько разведчиков полковой команды, которые располагались поблизости и как раз собирались уже отправляться по тому пути на разведку. Тотчас меня провели к этим людям, и я отправился по назначению. Во главе группы в семь человек был толковый и весьма смышленый унтер-офицер старой службы. Он меня сразу и посвятил во все их похождения в этом районе чуть не каждую ночь. Так что я как-то невольно как будто отдал себя на усмотрение его опыта. До водяной мельницы почти полпути мы прошли свободно, без всяких предосторожностей, ибо наступили уже сумерки, и видеть что-либо на противоположном берегу было невозможно. Отдохнув немного, мы двинулись дальше. Ночь была не из светлых, но тихая, спокойная. На фронте изредка раздавались ружейные выстрелы, но они казались особенно звучными в тишине ночной.

Пройдя какую-то рытвину, мы свернули влево, держась все время по колесной тропе, которая различалась хорошо и в темноте. Влево, вдоль тропы, извивался ручей, тот самый, который начинался у Белокриницы, протекал через названную выше водяную мельницу и теперь служил нам ориентиром. Стали попадаться кусты, казавшиеся нам в темноте Бог знает чем. Мы ложились, замирали, долго прислушивались, затем снова подымались и уже медленно продвигались. Попались еще несколько рытвин и проточин, сухих, впрочем. Выстрелы стали раздаваться чаще, пули просвистывали и около нас, и нам, конечно, невольно думалось, что палят по нас: заметили, хотя при малейшем напряжении мысли ясно было, что заметить что-либо с позиции противника на расстоянии версты (по моим расчетам), было совершенно невозможно. Допустить же нахождение на нашем берегу неприятельских разведчиков также было трудно: их здесь никогда не обнаруживали. Начали поблескивать светящиеся ракеты, все больше в стороне Сопанова и еще левее. Затем последовало несколько оглушительных взрывов, тоже в стороне Сопанова. И несколько разведчиков, сдерживая голос, воскликнули: «Во! Это уже наши с „Новицким“» (бомбами Новицкого). Стали приближаться к реке, из предосторожности взяли влево от тропы, спустились несколько под берег ручья и берегом внизу стали очень медленно и осторожно пробираться, так как длинная, старая, сухая трава слишком шумно шелестела под ногами. Наконец, с большим напряжением внимания, слуха и зрения мы доползли до реки. Берег порос камышом и лозняком, был несколько мокроват, но не особенно. Ширина реки была шагов 10–15. Противоположный берег как будто был сухой и выше – трудно было разобрать. На том берегу ничего нового мы не обнаружили.

Моя задача была окончена. Мы повернули назад и, уже менее стесняя себя предосторожностями, пошли быстрее.

Скоро попали снова на тропу и по ней благополучно вернулись в Белокриницу. Я зашел опять в собрание, застал сидевшего еще там полковника Геннингса и доложил ему о результатах разведки. Он уговорил меня закусить, после чего я отправился на ждавшем меня автомобиле в Кременец, где ночевал. А наутро результаты разведки со схемой я уже доложил начальнику штаба в Жолобках. Он остался весьма удовлетворен ими. Нарочно я так подробно остановился на этой моей работе. До сих пор память сохраняет мельчайшие детали ее. Главное же – она имела немаловажные последствия. То предположение, которое связывалось с положительными данными разведки, было выполнено, как замышлялось, и дало отличные результаты.