Секретными пакетами приказание было передано начальникам дивизий.

Рано поднялись мы в Жолобках утром 22 мая, не было еще и четырех часов. Утро было прекрасное и сулило хороший погожий день. А в четыре тридцать, после чая на скорую руку, на трех автомобилях мы мчались к Кременцу, на наблюдательный пункт командира корпуса, на Девичью гору. Первая машина везла командира корпуса, начальника штаба и инспектора артиллерии. На втором и третьем – генштаб, офицеры штаба и часть столовой с припасами еды. Настроение было у всех приподнятое. У всех, вероятно, в голове и на языке готова была фраза: «Наконец-то!» Всем так хотелось, чтобы день дал победу.

Не доезжая Кременца, на перекрестке с шоссе, отходившим на Почаев, передний автомобиль остановился по требованию часового выставленного здесь 35-й дивизией поста. Увидя командира корпуса, солдат смутился до крайности и растерялся. На вопрос командира корпуса, зачем он здесь стоит, тот, заплетаясь, ответил, что приказано ни в Кременец, ни из него никого не пускать. Мера эта была принята для сохранения секрет ности происходящих у Кременца событий и направлялась, конечно, против местных жителей, главным образом, против кременецких жидов.

Похвалив часового за службу, командир корпуса помчался дальше, мы за ним. Всюду была тишина и безлюдье. Немного не доезжая восточной окраины города, свернули круто вправо в д. Липовцы и по углубленной, плохой, несколько поправленной саперами специально для нашего проезда, дороге выехали в д. Сычевку. На северной ее окраине автомобили стали. (Память сохранила хорошо массу деталей, относящихся к этим событиям, но приведение их всех слишком загромоздило бы эти воспоминания.) Дальше шагов две сти приходилось пройти по открытому плато к наблюдательному пункту. С плато уже видны были позиции противника. Равным образом он также мог нас видеть со своих наблюдательных пунктов, особенно с высоты 256 и с Божьей Горы. Поэтому, не желая обращать на себя внимание противника, по приказанию командира корпуса, мы разбились на группы по два и не более трех человек, и одна за другой с промежутками прошмыгивали на наблюдательный пункт. Последний очень хорошо маскировался перелесками северного и северо-западного склона Девичьей горы. Очень основательный каземат, с настилом против даже тяжелых снарядов, имел два окна-амбразуры, из которых поверх деревьев леса был идеальнейший обзор. Вся позиция противника с ее деталями укреплений на участке от Королевского моста до д. Миньковцы была, что называется, как на ладони. А когда мы еще глянули в стереотрубу Цейса, то просто ахнули от восторга перед яркостью и ясностью картины: на некоторых ее местах можно было почти считать колья проволочных заграждений.

Рядом, под родной кровлей, но несколько глубже в земной толще, находился каземат связи. Там уже работал телеграф Морзе[178] с Жолобками и телефон со штабом дивизии. Штаб 3-й дивизии был полностью и уже с рассветом на своем наблюдательном пункте, находившемся недалеко от нашего настолько, что были случаи в течение дня, когда на поверхности в открытую мы перекрикивались голосами.

Приближалось шесть часов. На позициях, особенно неприятельской, была полная тишина и безжизненность: ни одного даже ружейного выстрела. Конечно, австрийцы ничего не подозревали, что им готовится в этот день. По принятому плану, в шесть часов должна была начаться пристрелка батарей по своим целям. А каждая батарея имела строго и точно определенную задачу вроде: «проделать шесть проходов в квадрате Д.5», или: «разрушить бетонированный наблюдательный пункт на высоте 256» (2-я мортирная батарея на высоте у д. Подлесце) и пр. До восьми часов пристрелка должна была закончиться и затем перейти на стрельбу «на поражение». Точно в шесть часов по сверенным часам раздались выстрелы орудий, сначала редкие, но скоро они зачастили и охватили весь фронт атаки, от д. Шепетин до Кременецкого вокзала. На этом пространстве по охватывающей атакуемый фронт противника дуге, располагались пять легких и три мортирных батареи. Мы отчетливо наблюдали, какая батарея стреляет, куда и как ложатся снаряды; то и дело раздавались голоса: «Во, 2-я, ах, как хорошо положила!» или «а 5-я, посмотрите, как зашпаривает!» и проч., словом, восклицаниям одобрения не было конца. Через полчаса примерно огонь зачастил, уже как будто не походило на пристрелку. Последовал и доклад по телефону командира 3-й артиллерийской бригады инспектору артиллерии, что пристрелка закончена, можно ли переходить «на поражение». Да некоторые командиры батарей уже стреляли на поражение, ибо пристрелялись они еще накануне, или даже третьего дня, когда только получили задачу, а теперь «пристреливались» лишь для поверки, так, скорее, чтобы «исполнить номер» и не обидеть особенно начальство. Ничего не оставалось, как дать разрешение. И началась невиданная еще никем канонада. Стоял сплошной гул орудийных выстрелов и разрывов, ибо стрельба велась преимущественно легкой гранатой и фугасной бомбой, так как требовалось много разрушить проволочных заграждений и пулеметных гнезд. Шрапнель посылалась изредка по окопам и ходам сообщения для пресечения противнику возможности передвигаться. Временами умышленно делались короткие перерывы в канонаде, чтобы вынудить появление противника из убежища на бруствер для изготовки к отражению возможной нашей атаки. Но после таких ложных перерывов тучи шрапнелей рвались над окопами и ходами сообщения. В исходном плацдарме за Иквой у Сопанова из некоторых участков передовых окопов предназначенные для атаки роты ингерманландцев и великолутцев были отведены назад в ближайшие убежища и укрытия, во избежание возможных потерь от своей артиллерии. Но не многие укрывались. Наоборот – вылезали наверх поглядеть на невиданное зрелище. Солдаты выражали много восторгов и радости по поводу того, как наша артиллерия, наконец, мстила противнику за все претерпленное ею. Она праздновала свой праздник.

По рассказам артиллеристов, прислуга у орудий просто неистовствовала в своем бешеном рвении «накласть» противнику, снимали обмундирование, одежду и чуть не голыми работали в каком-то бешеном ожесточении. Приходилось их сдерживать. Наблюдая, как какая-либо из батарей особенно увлекалась ураганной стрельбой, командир корпуса обращал внимание инспектора артиллерии на это и просил несколько сдержать особенно расходившегося командира батареи и потребовать тщательного наблюдения результатов каждой очереди. К тому же и запас гранат, хотя и был достаточный для достижения поставленных целей батареям, но при беспорядочной стрельбе и его можно было расстрелять непроизводительно. Тогда генерал Развадовский (инспектор артиллерии – комичная личность) брал телефон и начинал свои крикливые разговоры с командиром 3-й артиллерийской бригады. Крича особенно сильно в телефон, хотя и без того было отлично слышно, – можно было, стоя у телефона, слышать, не беря к уху трубки, все переговоры всех: командира артиллерийской бригады, командиров дивизионов, командиров батарей; все это находилось на одних и тех же проводах, – он пересыпал свой разговор таким фразами и словечками, что мы тогда не выдерживали и хохотали открыто. Цели эти переговоры не достигали, да собственно и были совершенно излишни, ибо командиры батарей сами отлично знали и понимали их роль и обстановку. Разговоры же зря отвлекали их и лишь напрасно нервировали, 2-я батарея особенно ясно нам была видна. Каждое орудие, каждый солдат прислуги, их работа, поднос снарядов, отчетливая очередь орудийных выстрелов, – мы просто любовались этой батареей (она занимала маскировочную позицию за парком у сельскохозяйственной школы у д. Белокриница, западнее Дубненского шоссе, на главной дороге к Сопановскому тет-де-пону). Внимательно, с замиранием сердца мы также следили за стрельбой 2-й мортирной батареи от с. Подлесце, западнее Кременца. Батарея имела задачу – разрушить бетонированный наблюдательный пункт неприятеля на высоте 256. С нашего наблюдательного пункта он очень хорошо был виден торчавшим в виде памятника, а в стереотрубу отчетливо видны были окошечки его. Много выпустила батарея бомб. Были, как нам казалось, и очень удачные разрывы, покрывавшее наблюдательный пункт, но он все продолжал стоять, так и остался до конца. Тем не менее батарея, если и не разбила пункт, бетона самого – трудно было попасть почти в точку, – свою задачу исполнила хорошо, как увидим ниже.