— Прочь! Или мне этим воспользоваться?

Глаза Харви расширились не столько от обиды, сколько от удивления.

— Око Божье! — сказал он хрипло. — Вы, кажется, совсем растеряли ум.

— Уходи! — сатанея, прохрипел Арнауд и шагнул вперед, поднимая меч.

Желваки заходили под скулами Харви.

— Вы знаете, где меня найти, если хорошенько подумаете и решите извиниться, — обронил он хрипло и вышел из шатра.

Гризель околачивалась неподалеку у входа, ожидая момента, когда можно будет заявиться со своими обидами и жалобами. Разбитая губа опухла, под глазом красовался приметный синяк.

Харви схватил ее за руку и потащил прочь со словами:

— Уходите-ка подальше, женщина, если жизнь дорога. Арнауд совсем взбесился, а у него меч в руках. Прирежет — и весь разговор.

— Но я должна с ним повидаться! — И она попыталась высвободиться.

— Только не сейчас, — мрачно сказал Харви, оттаскивая ее почти волоком. Он не испытывал никакой симпатии к Гризель, но совесть не позволяла толкать женщину на погибель. — Говорю же, он готов сейчас убить кого угодно. Пусть побудет в одиночестве.

Сквозь полотняные стены шатра Арнауд слышал, как Харви говорил с Гризель, и как она возражала, пока голоса не угасли вдали. Руки дрожали от тяжести меча и от потребности выпить.

Арнауд бросил оружие на пол, рухнул на ложе, поджал колени к груди и испустил низкий мучительный стон зверя, угодившего в западню.

Манди провела все утро с Александром в городе, покупая провизию; по молчаливому уговору они не вспоминали о событиях прошлой ночи. Манди знала, что ее проблемы не исчезнут сами по себе, но она нуждалась в некоторой отсрочке, и Александр, будто поняв ее состояние, любезно ее предоставил.

Он водил ее от прилавка к прилавку, тщательно и с удовольствием, нечастым у мужчин, выбирая снедь. Отец бы через десять минут начал раздраженно зевать; Александр же выдержал битый час, прежде чем устроил небольшой перерыв. В поварской лавке он взял два куска медового пряника, а в соседней винной — по кубку легкого вина. А затем, после короткой передышки, снова ринулся в бой.

— От сих мирских удовольствий, — усмехаясь, сказал он в разгар увлекательного торга о цене пряжки для пояса, — меня на шесть лет отгородили монастырскими стенами.

После того как пряжка была куплена именно по той цене, которую Александр предлагал с самого начала, он выбрал для Манди хорошенький кошелек, вышитый бисером, на витых шелковых шнурках; внутрь он положил оловянную статуэтку, изображающую святого Христофора, покровителя путешественников. Получив такой подарок, девушка чмокнула Александра в щеку; он улыбнулся и ласково пожал ей руку.

Когда они возвратились в лагерь, ноги Манди побаливали, но настроение намного улучшилось. Затем Александр ушел к себе — готовиться к послеполуденному турниру, а Манди направилась к своему шатру.

Она была настолько не уверена в том, какой прием ее ожидает, что вся напряглась. В последнее время капризы отца стали непредсказуемы. Когда утром она уходила, Арнауд еще ни на что не реагировал, только храпел с широко открытым ртом, окруженный зловонными миазмами запаха перегара.

Теперь же оказалось, что он активен и деловит. Панцирь и накидка были уже на нем, влажные волосы зачесаны назад, а подбородок гладко выбрит, только отмечен парой царапин на местах, где нетвердая рука с ножом задрожала. Сейчас он с мрачным видом старательно застегивал неуклюжими пальцами портупею.

Манди сняла плащ; отец исподлобья глянул на нее и не проронил ни звука, только еще сильнее стиснул зубы. Наконец, ему удалось правильно застегнуть все пряжки.

— Вы уходите, папа?

— А чем я, по-твоему, занимаюсь? — рыкнул он.

Манди прикусила губу, а затем сказала:

— Я… я хотела с вами поговорить.

— Так поторопитесь. Сейчас у меня нет времени. Вы купили вина?

— Да, папа, но…

— Хорошо, — бесцеремонно оборвал он, а когда Манди набрала побольше воздуха, чтобы продолжить, бросил: — Позже. Не хочу сейчас выслушивать вашу болтовню. Я уже и так Бог весть чего наслушался. Сил моих нет. — И, едва не задев дочь, он вышел в лучезарный полдень.

Манди увидела, что Арнауд вздрогнул, когда солнце резануло по глазам и обожгло многочисленные складки и неровности его недавно такой упругой кожи. Затем он двинулся вперед, пытаясь шагать более твердо, но недостаточная координация сделала его попытку безуспешной.

— О, папа… — прошептала Манди с болью и жалостью и отвернулась с переполненными слезами глазами.

…Дивное видение предстало перед Александром, когда он развернул Самсона навстречу приближающемуся рыцарю. Четыре поля накидки: ярко-оранжевый и глубокий синий; шлем украшает плюмаж из перьев, выкрашенных в те же цвета; все выдает богатство владельца. Проницательный взгляд Александра сразу же отметил и мах боевого коня — настоящего ломбардца, лучшее, что есть в христианском мире; однако же выездка была не столь совершенной.

Мощный скок коня был переменчив и неровен — похоже, что каждый дюйм пути давался в напряженной борьбе между всадником и конем. Да, наездник не лучшим образом управляет конем; да и самого его, несмотря на великолепие амуниции, можно хорошо потрепать.

Сдерживая волнение от предвкушения столь простой победы, Александр послал коня навстречу противнику. Он плотно прижимал щит к телу, не оставляя ни щелочки для коварного удара противника, а Самсоном управлял только с помощью бедер и пяток.

У противника не ладилось с координацией: он попытался заставить коня крутануться в сторону в момент первого удара мечом и едва не вылетел из седла. Александр не упустил этого мгновения, парировал удар клинком и тут же ткнул острием в забрало, сбросив противника с коня в пыль. Осадив Самсона, Александр перегнулся, приставил меч к бронированной груди не успевшего подняться противника и потребовал:

— Сдавайтесь.

— Только не такому бродяге, как вы! — глуховато и хрипло отозвался юный голос изнутри шлема. — Вы знаете, кто я?

— Некто, кому предстоит расстаться с конем и несколькими частями прекрасного панциря, — спокойно ответил Александр.

— Я — Генри Фитцхэмлин, кузен самого Ричарда Львиное Сердце!

Но на Александра это сообщение не произвело особого впечатления. Голос из-под шлема принадлежал человеку не старше самого Александра. Если его обладатель рассчитывал произвести гипнотическое воздействие фактом своей принадлежности к королевскому семейству — несомненно, своре ублюдков, — то он очень ошибался. И упоминание о Львином Сердце ничуть не впечатлило Александра.

— Ваш кузен может быть хоть королем всего мира, мне-то что? — сказал он резко. — Высокое имя не защитит здесь и сейчас. Извольте дать выкуп!

— Поцелуй меня в задницу!