Я присел возле подполковника.

– Ничего особенного он не делает. Просто измеряет вас перед тем, как посадить на кол. Это не так просто, как можно подумать сразу. Но Ахмед – большой мастер, вы будете умирать долго. Очень долго. Возможно, даже доживете до того времени, как сюда придут ваши. Но, увы, они вам уже ничем помочь не смогут…

Огава тихо и обреченно завыл.

– Что такое, подполковник? Вы же помните? Участь побежденных всегда незавидна.

– Уже можино? – Ахмед поклонился мне и довольно потер руки. – Хорошо сидеть будет, шайтан. Э-э-э, давай, мала-мала, впереди таскай…

Пара подручных потащила Огаву к лежавшему рядом заостренному колу. Я не удивился, так как не раз наблюдал процедуру. Вопреки распространенному в современности мнению, на кол почти никогда сразу не сажают, кол вставляют в специальное отверстие в полу уже со слегка насаженным «клиентом», извините за подробности.

Но вот тут случилась легкая заминка. В барак влетел батюшка Валериан и строго буркнул мне:

– Есть разговор, сын мой, а вы погодите…

А на улице налетел на меня коршуном.

– Ты что творишь? – яростно шипел батюшка. – Ты пошто измываться удумал над рабами божьими? Али нехристь какой? Или безбожник? Не можно! Истинно говорю, не можно! Побойся бога!

– Да не шипи ты… – Я с трудом сдержался, чтобы не оттолкнуть священника. – Жалеешь косоглазых ублюдков? Забыл, отче, что они здесь творили? Или иди поговори с людьми из Усть-Лужья, они тебе расскажут. И про бабку Неонилу, что спалили в овиннике, и про Настю. И про Яцека, которого сожгли на кресте, и про его жену Станиславу, которой вспороли живот и отрезали груди. Деток, которых заморили голодом, тебе не жалко?

– Жалко… – Старик обмяк, словно из него выпустили воздух. – Мне всех жалко. Вешать – вешай, не смею препятствовать, заслужили. Но измываться не смей. Не по-божески это, не по-христиански…

«Ага, не по-христиански… – зло подумал я. – Сам видел, как на колья десятками сажали жильцов московских, а дьяка Курицына в клетке жарила та самая милостивая христианская церковь. Что с людьми стало? Откуда все это взялось? Раньше ведь честнее были…

– Ожесточен ты, – продолжил священник. – Это ты только думаешь, что мстишь, а на самом деле зло потихоньку пожирает твою душу. И не остановится, пока не пожрет всего тебя. Делай как хочешь. – Он неловко повернулся и ушел, на ходу тихо сказав: – О себе не думаешь, так подумай о тех, кто рядом. Они же станут такими, как ты…

Я постоял несколько секунд на улице, вернулся в барак и резко приказал:

– Чего застыли? Вперед… – Но, когда Огава зашелся в диком вибрирующем вое, сплюнул от отвращения к самому себе и бросил: – Отставить, вешай падаль…

Откуда этот попик взялся?

По итогу подполковника повесили, так и не надев толком на кол, правда, он успел еще до петли сойти с ума.

Но на этом казнь не закончилась, привели русских предателей.

– Выбор простой… – Стерлигов показал на висельников: – Либо так, либо… – Он подбросил на ладони японский револьвер. – Дадим уйти с честью.

Чиновники перепуганно шарахнулись в угол, один из них жалобно всхлипнул и упал на колени.

– Господи, деток моих пожалейте, не корысти ради, а токмо…

– Да как вы смеете! – заорал в бешенстве барон Зальца. – Я подданный Соединенных Штатов Америки! Мерзавцы, сволочи, всех перепорю!

– Этого первого. – Я показал на барона.

– Нет, нет!!! – заверещал предатель. – Я не могу-у-у, не надо-о-о…

– Да заткнись ты, падаль… – Брезгливо его оттолкнув, вперед вышел пожилой тучный подполковник с седой бородой лопатой. – Я первым буду. Тьфу ты, на старости лет позору сподобился…

Широко и истово перекрестился, поклонился нам, взял револьвер и спокойно пустил себе пулю в висок. Чем закончилось с остальными, я не видел, потому что ушел – от брезгливости стало дурно, к тому же надо было заниматься устройством побега майданщика. Но из барака ни один из предателей не вышел. Стерлигов со Свиньиным и Собакиным справились сами.

Майданщик сбежал чисто и красиво, Серьга с подручными сработал прямо виртуозно. Жалко, конечно, что иуда ушел от петли, но если японцы поверят, то, скорее всего, возьмут его с собой, тут и поквитаемся. Теперь главное, чтобы Карлюков добрался. Ходу до Дербинского конным около семи-восьми часов, с учетом темного времени он будет на месте к полудню, еще часов пять уйдет на сборы, ночью они не пойдут, так что косоглазых надо ждать не раньше послезавтрашнего утра. Времени подготовиться хватит, главное, чтобы клюнули.

Ночь прошла спокойно, наконец удалось выспаться. Как только рассвело, по своей традиции из прошлой ипостаси я вышел немного размяться с шашкой и неожиданно узрел Свиньина. К моему дикому удивлению, интендант упражнялся с трофейной саблей. Капитан использовал польскую сабельную манеру, надо сказать, весьма ущербную, практикующую только рубящие удары, но он ее умело комбинировал с итальянским стилем и работал на мастерском уровне – это стало понятно сразу. Сказать, что я удивился, – это ничего не сказать. Вот тебе и тыловая крыса.

Я сразу же ушел к себе и вернулся с саблей подполковника – откованной по заказу, на порядок лучше качеством, чем та железяка, которой пользовался Свиньин.

– Прошу, Алексей Федотович. А свою палку выбросьте.

– Спасибо. – Интендант растрогался чуть ли не до слез. – Это великолепный подарок. Даже не пойму, где ковали. Испанцы? Не похоже…

– Нет, это собственное японское производство, хотя изготовлено в европейском стиле. У них встречаются отличные изделия, но редко, а общий уровень качества гораздо хуже европейского. Хотя отделкой они всегда славились, в этом отказать не могу. Владейте, вы достойны. Но странное увлечение для… простите, для вашей профессии.

– Это мое единственное настоящее увлечение, – улыбнулся Свиньин. – И я отдаюсь ему всей своей душой и кое-каких успехов достиг, хотя в реальном деле удалось применить всего раз. Но я наслышан о вас, среди личного состава прямо легенды ходят. Не дадите мне пару уроков?

В голосе интенданта мелькнула едва заметная издевка. Вернее, не издевка, а просто желание слегка приспустить меня на землю. Ну что же, это вполне естественно среди мастеров клинка. Сам подобным в свое время страдал.

– Почему бы и нет? Но придется подождать, пока принесут трофейные японские железяки, так как хорошее боевое оружие портить смысла нет.

На прошедшем учебном поединке останавливаться не стану. Тело Любича находилось все еще в отвратительной форме, а Свиньин подтвердил свой отличный уровень, но, черт побери, я в своей первой жизни был олимпийским чемпионом по фехтованию на сабле, а всю вторую жизнь мало того, что жил клинком, так еще жил в то время, когда клинок властвовал в мире. Так что исход мне был понятен заранее.

После того как мы закончили, интендант приложил руку к сердцу и поклонился мне.