Афинских kaloi kagathoi с середины V в. до н. э. не могла не беспокоить утрата ими своих политических позиций. Очевидно, с этим обстоятельством следует связать возникновение как раз в начале 440-х гг. до н. э. некоего подобия организованной аристократической оппозиции Периклу во главе с Фукидидом, сыном Мелесия (Плутарх, Перикл. 11). Впрочем, эта оппозиция оказалась крайне недолговечной. Насколько можно судить, всякие следы ее исчезают после изгнания Фукидида остракизмом (444 г. до н. э.). Дело здесь не только и даже не столько в уходе с политической арены на десять лет талантливого лидера, сколько в другом. Именно в последовавшие за этим годы блеск и процветание демократических Афин достигли апогея (во многом за счет эксплуатации «союзников» по Архэ). Аристократия получала от этого процветания не меньшие выгоды, нежели демос, что заставляло ее временно примириться с издержками демократизации полиса и с общей политикой Перикла. Когда Э. Бадиан говорит, что вплоть до Сицилийской экспедиции в Афинах вообще не было «олигархов» (Badian, 1995, S. 81), то в этом, бесспорно, есть доля преувеличения, но для определенного хронологического отрезка (середина 440-х – конец 430-х гг. до н. э.) он прав.

Как можно заметить, только что названный хронологический отрезок – это не что иное, как «Периклов век» (в узком смысле слова), годы, когда Перикл фактически находился в Афинах у власти. Само это многолетнее правление «первого гражданина» тоже сыграло свою роль в вытеснении аристократов из политической жизни. Второй период деятельности Перикла (после остракизма Фукидида, сына Мелесия) можно охарактеризовать как время нарастания рационализма в афинском обществе. Опора на личные отношения уступала место безличным соображениям законности и государственного интереса. Пример самого лидера, демонстративно порывающего с семейными, родовыми связями, становился парадигматичным для властных структур полиса. В результате «Периклов век» ознаменовался значительным ослаблением принципа родства в политике, а тем самым – и ослаблением аристократии.

* * *

Перикл, безусловно, заслуживает того, чтобы достаточно подробно остановиться на его личности и деятельности в контексте данного спецкурса. Ведь парадоксальным выглядит уже то обстоятельство, что он, являясь знатнейшим аристократом, подорвал значение аристократии. Как и почему это произошло? Разумеется, вполне однозначный ответ на этот вопрос вряд ли может быть дан. Нижеследующее представляет собой гипотезу, неоднократно уже излагавшуюся нами ранее (Суриков, 1997; Суриков, 2000).

Будущий лидер афинской демократии, родившийся, вероятнее всего, в 494 г. до н. э., принадлежал по происхождению к самой верхушке афинской аристократической элиты. По прямой мужской линии он происходил из рода Бузигов – древнего и почтенного, но не слишком влиятельного в политической жизни. Однако Бузигом Перикл был в известной степени формально. В его жилах текло значительно больше крови Алкмеонидов – судя по всему, три четверти. Действительно, уже отец Перикла Ксантипп – видный политический деятель и полководец первого этапа греко-персидских войн, с которым мы уже неоднократно встречались, – являлся Бузигом только по линии своего отца (Арифрона), а по матери – Алкмеонидом; более того, именно он на момент рождения Перикла возглавлял политическую группировку, концентрировавшуюся вокруг Алкмеонидов. В дальнейшем «алкмеонидовская» составляющая в родословной Перикла продолжала нарастать: Ксантипп женился на Агаристе – представительнице того же рода, слывшего «проклятым» за давнее Килоново дело, о котором ему периодически напоминали враги. В этом браке и родился Перикл.

Детские годы Перикла проходили в тревожной обстановке, уже описывавшейся нами выше. Это были 480-е гг. до н. э., которые с внешнеполитической стороны характеризовались нарастанием персидской угрозы, а с внутриполитической – острейшей борьбой группировок и серией остракофорий. Остракофории, инициированные Фемистоклом, были направлены в первую очередь против Алкмеонидов и близких к ним лиц. Уходили в изгнание, покидая полис, родственники будущего «первого гражданина». Так, в 486 г. до н. э. жертвой остракизма стал его дядя, брат Агаристы – Мегакл, сын Гиппократа. В 484 г. та же участь постигла и Ксантиппа – отца Перикла. Не приходится сомневаться, что все эти события оставили тяжелый след в душе мальчика. И впоследствии, став уже взрослым и влиятельным гражданином, он, как сообщает Плутарх (Перикл. 7), «боялся остракизма».

Со временем ситуация для Алкмеонидов изменилась к лучшему. В 480 г. до н. э. изгнанники досрочно возвратились на родину. Примерно тогда же была создана «антифемистокловская» коалиция аристократических родов – Филаидов, Алкмеонидов и Кериков, вскоре получившая преобладающее влияние в Афинах. Ведущую роль в этом альянсе и во всем полисе долгое время играл Кимон – личность яркая, неординарная, а Перикл все эти годы вынужденно оставался на «вторых ролях» и даже, судя по всему, входил в «группу поддержки» Кимона. Хотя вряд ли эта поддержка была искренней: и Кимон, и Перикл не могли не помнить, что еще их отцы – Мильтиад и Ксантипп – находились в непримиримой вражде.

Но другого выбора у Перикла пока не было. Во-первых, он был еще очень молод и не мог действовать самостоятельно. Во-вторых, сказывались и другие негативные факторы, прежде всего происхождение Перикла из Алкмеонидов. Столько «грязи», столько компрометирующего материала было в предшествующие годы выплеснуто на этот род, что это просто не могло пройти бесследно, не ударив по его репутации. Перикл и рад был бы избавиться от «бремени Алкмеонидов», которое, пожалуй, больше препятствовало, чем помогало успешной политической карьере. Однако оторваться от рода он не мог: в первой половине V в. до н. э., поскольку сохранялись в значительной мере традиции, шедшие еще от аристократической эпохи, достичь высот в полисе, добиться положения в рядах властной элиты можно было только с опорой на родственников – семью и связанное кровными узами ближайшее окружение, выступавшее основой, ядром группировки любого лидера. Политические альянсы, как мы уже неоднократно имели возможность видеть, создавались по родственному признаку, посредством матримониальных комбинаций. Периклу такого рода ситуация была, конечно, не по душе. Пока, на заре своей карьеры, он, конечно, при всем желании ничего не мог в ней изменить; но впоследствии, достигнув значительного влияния, можно было попытаться и внести серьезные коррективы в существующие нормы общественной жизни. Как увидим ниже, на вершине своего могущества Перикл именно нечто подобное и предпринял. Но случилось это значительно позже, а пока вернемся к молодым годам интересующего нас политика.

Существовало для Перикла одно обстоятельство, отягчавшее достижение ведущего положения в государстве: как сообщает Плутарх (Перикл. 7), «собою он казался похожим на тирана Писистрата; его приятный голос, легкость и быстрота языка в разговоре этим сходством наводили страх на очень старых людей». Кстати, сходство с Писистратом было не случайным совпадением. В результате политических браков еще в VI в. до н. э. многие афинские аристократические семьи неоднократно породнились друг с другом, так что их родословные в значительной степени переплелись. И Перикл по одной из многочисленных женских линий действительно являлся праправнуком знаменитого афинского тирана. В период, когда тирания Писистратидов была уже свергнута и к ней формировалось все более отрицательное отношение, вплоть до полного неприятия, когда происходило складывание основ демократии и шла ожесточенная борьба с Персией, в которой обосновались последние отпрыски династии тиранов, – такое родство, безусловно, не могло не казаться согражданам подозрительным.