— Меня не считай, — подал я свой голос. — Переживу несколько дней без воды.

И опять поймал на себе внимательный взгляд Малха. Но объяснять ему, что могу напиться дома на кухне, не стал.

— Не будешь, значит, — негромко сказал, присев рядом, Малх. — Молодец. В силе воли тебе не откажешь.

— Ерунда, — отмахнулся я.

— Нет, не ерунда. Это я понял, когда увидел открытую дверь сокровищницы. Ты ведь не первый там оказался. Но тебе удалось выйти.

— Кто-то же должен был стать первым.

— Но им оказался именно ты. Дракон не может вырваться из сокровищницы. Зубы дракона — это воля дракона. Пока зубы не выросли, человек бессилен против каменных стен и обитых дверей, а когда они вырастают — воля дракона подчиняет человека себе. У него уже нет разума, он не способен правильно пользоваться своими клыками, не может сообразить, как вырваться на волю.

— Но я же вышел.

— Вышел. Ты не загрыз там мальчишку из Небесного Города, ты поднялся с ним на гору, ты прожил с ним рядом очень долго, а он еще жив. И девчонка со стариком живы. Ты идешь рядом с нами, у тебя блестят зубы, но ты ни на кого не бросаешься.

— Ты к чему все это говоришь?

— Все очень просто. Твоя воля оказалась сильнее его воли. Ты победил волю дракона, Лунный Дракон. И я рад, что ты с нами.

Должен признать, в душе моей шевельнулось от этих слов огромное удовольствие, но я промолчал.

— Скоро мы дойдем до Небесного Города. Ты должен быть с нами.

— Не собираюсь становится бандитом. — сразу расставил я точки над «i».

— Какие еще бандиты?

— Ты знаешь, Малх, — не без сарказма ответил я, — тех, кто грабит честных людей, кто силой отнимает чужое имущество, называют бандитами.

— Честных людей не существует.

— Как это? — настала моя очередь удивиться.

— Есть смелые люди, и есть трусы. Смелые люди готовы с оружием в руках добывать и защищать свой хлеб. Смелый человек приходит к нам. Если он не сломался, не согнулся, то будет жить достойно. А трус сидит дома и трясется в темном уголке. И чтобы оправдать свою трусость называет ее честностью.

— Ты хочешь сказать, что Чегай, или дед Закидон, или Ирена — они трусы?

— Ты кое-чего не замечаешь, Лунный Дракон, — усмехнулся Малх. — Вы все среди нас. Правильно? Вот видишь… Ты лучше представь себе этот Небесный Город. Нашелся только один мальчишка, у которого хватило отваги спуститься вниз. Представляешь? Там живет примерно сотня человек. Половина — женщины. Потом еще старики, недоростки. От силы двадцать действительно способных драться людей. А теперь представь — двадцать трусов против нескольких смелых мужчин. Понятно? Этот город — подарок. Подарок нам от богов, чтобы мы спокойно встретили старость. Я понимаю, ты в обиде на то, что внизу случилось. Так ведь в жизни всякое бывает. Если тебе нравятся такие тетки — пожалуйста. Получишь взамен двух, или трех. Нравятся молоденькие — получишь молоденьких…

Вот так. Подменить мою милую Тхеу двумя-тремя тетками… А чем вытравить из памяти ее доверчивость, доброту?.. Ее голубые глаза и карие лучики… Я ощутил, как в душе закипает ярость.

— Малх, — сдерживая себя, сказал я, — Есть еще один момент. Я тебя ненавижу!

— А я тебе тоже не в любви пришел объясняться. И даже не помощи просить. Ты просто не мешай. Имея двух-трех человек я этот Город Властителя Вселенной в бараний рог скручу. Просто постой в стороне — и я позабочусь, чтобы потом твоя жизнь текла, как ручей мечтаний.

— Не верю ни на йоту. Все бандиты, добившись своего, имеют странную привычку убивать бывших помощников.

— Они просто дураки, — пожал плечами Малх. — Ты можешь не помогать мне вначале, но потом, если на гору поднимутся другие смелые люди, ты будешь защищать свой новый дом вместе с нами. Ведь так? Это будет твой дом, и ты обязательно станешь его защищать! Ведь ты смелый человек, а не честный. Когда внизу узнают, что Небесный Город защищает Лунный Дракон, число гостей наверняка сильно сократится. Хватит с них и брошенных мною сокровищ.

— Не жалко?

— Чего? — пожал плечами вожак охотников. — Впереди Небесный город.

На нас повеяло соблазнительным ароматом жаренного над огнем суслика. Аж слюнки потекли.

— Тебе эта девчонка нравится? — проследил мой взгляд Малх, и тут же себя одернул. — Впрочем, об этом рано. Но ты мои слова не забывай.

Он поднялся и пошел к своим «смелым людям». А я, после Малховых расспросов, невольно пригляделся к изящным движениям Ирены. На плече ее правильным треугольником расположились три родинки. Как я их раньше не заметил? Не присматривался. Действительно ведь, удивительно красивая девушка. Встретил бы такую в Питере — обязательно попытался бы познакомиться. Девушка поймала мой взгляд, смутилась, стала поправлять волосы и едва не уронила жаркое в костер, отчего еще больше смутилась. Я рассмеялся и отвернулся.

Охотники тем временем занимались астрономией: уже стемнело, и на небе загорались первые звезды.

— Вон, вон новая загорелась! — азартно тыкал Баряба пальцем в небо.

— Нет, с краю быть не может. Он наверняка на Тропе.

— Ну, ты загнул! Он, конечно, парень не промах, но на середину тропы его не пустят.

— Да не на середине, — горячился Кюг, — по краю тропы.

— И чтобы это значило? — негромко, как бы про себя, заметил я.

— Ищут костер Хайте, — ответил Чапа. Я и не заметил, как этот стройный невысокий парень оказался рядом с Иреной.

— Где?

— На Тропе Небесных Охотников. Разве ты не знаешь?

— Откуда. Я же с Луны свалился.

— Точно… — махнул рукой Чапа. — Я и забыл.

— Так что за тропа?

— Когда охотник уходит из этого мира, он поднимается на небо и зажигает свой костер. Если он был могучим и отважным, то другие охотники пропускают его на середину Тропы Охотников, если слабым и трусливым — то место его с краю. А могут и вообще не пустить.

— Откуда ж они знают, каков охотник?

— Как откуда? — еще больше удивился молодой человек. — Им с неба видно. Они следят за каждым охотником, а потом решают, какого места он достоин. Первый охотник зажег костер на небе еще до рождения отца твоего, Хроноса.

Чапа начал тихонько петь. Но то ли он стеснялся, то ли песня предназначалась исключительно для ушей Ирены — слов разобрать не удавалась. Сердце кольнула иззубренная ледяная игла ревности… Но стоит ли мне ревновать? Можно ли вмешиваться в дела этого мира, из которого я могу исчезнуть так же внезапно, как и очутился здесь? Что станут делать тогда те, кто мне здесь поверил, кто соединил со мной жизнь? Лучше никого не связывать… А Чапа пел о странных зверях, которые распахивали крылья и парили в бескрайнем лазурном небе, пока ревнивый ветер не унес их далеко-далеко… И под этот заунывный мотив я скоро задремал.