Потом, есть и меньшие пары псалмов – к таким относятся, скажем, псалмы 104 и 105, два «исторических» псалма; псалмы 102 и 103, с одинаковым началом: «Благослови, душа моя, Господа…»; и псалмы 20 и 21, посвященные царской победе. Надписания к псалмам, которые, скорее всего, появились позже самих текстов, показывают, что еще ранее должны были существовать и малые собрания, те же «Псалмы Давида» (3–40, 50–69, 107–109, 137–143, за несколькими исключениями), «Псалмы сынов Кореевых» (41–48, 84, 86–87) и «Псалмы Асафа» (72–82), частично соответствующие делению книги. Должно быть, эти своды пришли в беспорядок, когда Псалтирь собирали в ее нынешней форме и добавляли в нее множество псалмов, лишенных всякого надписания – особенно это касается тех, которые попали в Книгу 5[26].

Если коротко, то Псалтирь – это полный хаос. И скажем больше: у нас есть свидетельства того, что в древности их порядок был иным. В «Свитке Псалмов» из Кумранской пещеры № 11 книга 5 сильно отличается от масоретской традиции, и псалмы в ней располагаются так: 100, 101, 102, 108, 104, 145, 120–131, 118, 134, 135, 117, 144, 138, 137, 92, 140, 132, 143, 141, 142, 149, 150, 139, 133. Порой предполагали, что это лишь литургическое перераспределение и что Кумранская община знала о том порядке псалмов, какой известен нам, а иной вариант избрала потому, что именно так их в ней пели или читали – примерно так современная община иудеев или христиан может сделать себе молитвенник, где псалмы будут располагаться в том порядке, в каком звучат на богослужении, ничем не намекая на то, что библейский порядок «неправилен». Но библеисты в большинстве своем полагают, что порядок псалмов в свитках Кумранской общины – это и в самом деле иное распределение и что оно не обязательно отвергало порядок, принятый в масоретской традиции – если этот порядок в то время уже существовал, – но все же показывало, что в эпоху, когда создавались свитки Мертвого моря, иными словами, в период, охватывающий два последних столетия до нашей эры, этот порядок был все еще очень изменчивым. (Не зафиксировано даже окончательное число псалмов: в греческой версии Библии содержится 151 псалом, а в сирийской еще добавлены псалмы 152–155).

В свете того, что возрос интерес к завершенным книгам пророков – и удалось найти последовательность там, где библеисты прежних лет видели лишь несвязанные антологические произведения, порядок, принятый в масоретской традиции, стал полноправным объектом исследований. Желание отыскать единственный истинно верный порядок псалмов в Псалтири, по крайней мере сейчас, настолько велико, что поутихли даже попытки воссоздать древнюю литургию, идущие полным ходом со времен Мовинкеля. Если говорить все как есть о нынешнем интересе к «окончательной форме текста», то у него могут быть два мотива. Первый – тревога, связанная с литературным аспектом: Псалтирь – текст древний и почитаемый, и вполне вероятно, что он сводился воедино на основе неких логичных принципов, нужно только суметь понять, какими именно они были. Второй мотив – богословский: иудейские и христианские общины получили текст с псалмами, расположенными согласно масоретской традиции, и следует предположить, что религиозное послание скрыто не только в тексте каждого из псалмов, читаемых поочередно или в отрыве от других, а в полном собрании окончательной Псалтири.

Конечно, нельзя сказать, что поиски глубинного смысла в Псалтири, рассмотренной как единое целое, завершились полным успехом, но кое-что поразительное найти удалось. Псалмы 1 и 2 (не имеющие надписаний), как кажется, представляют собой пролог к Псалтири, и еще они прекрасно гармонируют: согласно древним свидетельствам, некоторые расценивали их как один псалом. Иустин Мученик (100–165), раннехристианский литератор, цитирует их как один неразрывный текст в своей Первой апологии, в главе 40. В Книге Деяний 13:33 апостол Павел, цитируя строку из псалма 2, говорит, что она находилась «во втором псалме» – и так в большинстве манускриптов – но есть и другая традиция, в которой в упомянутом стихе Книги Деяний стоят слова «в первом псалме»: возможно, это намек на то, что некогда эти два псалма воспринимались как один [10]. В них заключены две темы, которые будут непрестанно повторяться на протяжении всей Псалтири: Тора и царь. Потом начинается Книга 1 – с утреннего гимна (псалом 3), за ним следуют вечерний гимн (псалом 4) и еще один утренний гимн (псалом 5), хотя, как кажется, чередование после этого перестает соблюдаться. Любой, кто прочтет три завершающих псалма Псалтири – псалмы 147–150, – увидит, что они нарастают, словно крещендо, и переходят в призыв восхвалять Бога, звучащий в каждом стихе последнего псалма. Есть и не столь ясно заметные черты сознательного упорядочивания: например, псалмы 110 и 111 говорят соответственно о Боге и о праведнике в поразительно схожих словах, и это дает предположить, что их расположили в паре вовсе не случайно. Впрочем, в Псалтири почти нет свидетельств масштабного формирования структуры, такой, которая позволила бы читать всю книгу хоть с каким-либо чувством общего смысла. Примерно как и Книга Притчей Соломоновых, Псалтирь – это, по сути своей, антология. В антологиях может проявляться некое внутреннее упорядочивание, могут даже присутствовать тематические связки, но искать в них неразрывного смысла не стоит – это будет неправильно. И, вероятно, Псалтирь, как и многие антологии, восходит к разным эпохам и выражает различные богословские точки зрения, а потому собрать их в подобие единого, логичного целого просто невозможно.

В этом Псалтирь, если говорить в общем, представляет собой ветхозаветный микрокосм. И лишь если мы твердо решим отыскать в ней порядок и единство, мы сумеем преодолеть то впечатление неразберихи, которое она производит на большинство читателей. Псалмы, как и весь Ветхий Завет в целом, могут поделиться с нами множеством богословских идей, как уже поделились правилами древнееврейской поэзии: они говорят о царствовании Бога, о праведных и злых и о творческом и искупительном Провидении Божьем. Но они не рассказывают целостную и связную историю. Этого не делает и сам Ветхий Завет, если взглянуть на него в целом: он полон недосказанности и неожиданных поворотов. И это, кстати, одна из причин, по которой его так сложно считать единым Священным Писанием.