Хоронили их в «могилах», наскоро выкопанных прямо в глубоком снегу. В те дни не было времени даже на то, чтобы сколотить простенькие березовые кресты. Обычная похоронная церемония воспринималась в тех условиях как издевательский фарс: тела погибших было практически невозможно предать матери-земле. Уже через час после наступления смерти труп не просто коченел, но промерзал до твердости орудийного ствола. Примерно в таком же состоянии была и сама земля. Приходилось закапывать эти окаменевшие мумии просто в снег, а уж там им предстояло дожидаться, когда весенние оттепели растопят над ними этот ледяной погребальный склеп».

А вот что рассказывает о немецких опорных пунктах бывший полковой артиллерист В.Ю. Волков: «Дорохи — крупное когда-то торговое село, в нем было немало кирпичных домов и построек из камня. Немцы превратили село в мощный опорный пункт обороны, прикрывавший подходы к Юхнову, создали в нем надежную систему огня. Огневые точки расположили преимущественно в кирпичных домах, в каменных амбарах и даже в печах, откуда через устроенные бойницы вели обстрел. Пулеметы располагались на разных уровнях — за каменными фундаментами и на чердаках. Это позволяло обстреливать как ближние, так и дальние подступы местности. Помимо этого подходы к селу подвергались артиллерийскому и минометному обстрелу, а дороги и лощины были заминированы».

Немцы также применяли такой способ устройства блиндажа: входили в деревню, выгоняли жителей, залезали под пол, вкапывали под подмостники длинные, до двух метров, бревна в качестве опорных столбов, а затем всю землю, глубиной до полутора-двух метров, выбрасывали на пол. Такую толщу земли вряд ли могла пробить самая тяжелая мина и даже снаряд реактивной установки — «катюши», или, как называли ее немцы, «Марьи Ивановны» или «сталинского органа». Окна со стороны предполагаемого наступления противника усиливали еще одним рядом бревен или досок, а пазуху заполняли все той же землей, устраивали бойницы. Получалась мощнейшая, непробиваемая огневая точка. Пулеметный или минометный расчет мог здесь жить, отдыхать, воевать. Имея связь, он мог выполнять необходимые приказания командира. Еще одним способом устройства дерево-снежных укреплений был следующий: у дома снимали крышу, стропила; пол поднимали на уровень оконных перемычек; на площадку поднимали мелкокалиберную скорострельную пушку или зенитную установку; строение засыпали снегом доверху и обливали водой. Представьте себе систему таких огневых точек, перекрывавшую дороги на запад. Поэтому, когда читаешь в оперсводке штаба 49-й армии: «Огнем артиллерии разрушен 1 блиндаж...» — это означает, что артиллеристы, обнаружив пулеметную огневую точку где-нибудь на окраине села или деревни, скорее всего, выкатили орудие на открытую позицию и, рискуя жизнями расчета и пушкой, ковыряли фугасными снарядами этот блиндаж прямой наводкой под фланкирующим огнем других пулеметов.

На запад наши войска шли, отвоевывая родную землю по метру, по шагу. Ползли на пузе до ближайшего бугорка, до канавки, до лесочка, чтобы там закрепиться и удержать этот рубеж, сделав его уже своим, навсегда отнятым у врага.

После взятия Юхнова, как о том свидетельствуют оперативные сводки, потери в полках стали более ощутимыми. 49-я, подгоняемая приказами штаба Западного фронта, лезла напролом. А немцы, с присущей им дисциплинированностью исполняя приказы командующего 4-й полевой армией группы армий «Центр» генерала Хейнрици, зарылись в землю и в снег и не отступали.

Запись переговоров Жукова и Захаркина 13 марта 1942 года.

«У аппарата ЖУКОВ. Здравствуйте! Что же вы свои слова плохо держите. Обещали за два дня ликвидировать противника, а прошло четыре дня, вы ничего не делаете. Чем все-таки это объясняется?

ЗАХАРКИН. Здравствуйте! Докладываю: основное — уже не удастся применить танки, которые я имею к данному времени 9 штук. Чрезвычайно трудно устроить переправу для танков незаметно для противника. На 11—12.3 все как будто было подготовлено, однако противник обнаружил строительство переправы и в течение ночи начал обстрел, задерживая работу саперов. А сегодня днем артиллерией противника переправа была разрушена. Если бы, несомненно, быстрее и успешнее, я имею в виду на этом направлении, так как все остальные дивизии и, в частности, 133, 217, 154-я только могут оказать содействие ввиду их малочисленного состава. Считаю необходимым продолжать наступление на участке Бельдягино, перехватить Вяземское шоссе и с получением пополнения, пополнив 5-ю гвардейскую дивизию, продолжать развивать наступление с целью ликвидации противника в районе Крутое, Рыляки, Марьино. Все.

ЖУКОВ. Я вас понял так, что вы настолько малочисленны, что можете развивать наступление только пополнившись, а сейчас до переправы танков и укомплектования частей вы на наступление не способны и успеха не ожидаете. Так ли я вас понял?

ЗАХАРКИН. Сейчас я имею более полнокровной 238-ю дивизию (до 700 штыков) и 34-ю бригаду (до 200 штыков), которыми я сумею овладеть...

ЖУКОВ. Как вы считаете штыки: по моему приказу или как вам нравится?

ЗАХАРКИН. Отдельно от бежевого состава».

Бедный Захаркин, стараясь предупредить гнев командующего войсками фронта, начал доклад с основного — с танков. Но Жуков на этот раз, плюнув на танки, вцепился в штыки. Причина, конечно, была в медленном продвижении 49-й армии к Климову Заводу. Не могли уже измотанные дивизии и бригады, от которых остались одни только названия да по нескольку взводов бойцов, успешно атаковать вперед. А Жуков, видимо, все-таки надеялся проломиться своими армиями к Вязьме. Слишком соблазнительной ив какой-то период реальной казалась цель. В дело уже ввязались по уши, отступать и выводить части из боя было уже слишком поздно.

«ЖУКОВ. Не понимаю, по моему приказу в штыки входят все красноармейцы, вооруженные винтовкой, автоматчики, пулеметчики, разведчики, а вы как считаете?

ЗАХАРКИН. Как указывалось в вашем приказе. Штыками я считаю пехотинцев, разведчиков, кроме минометчиков, пулеметчиков, артиллеристов, вооруженных винтовками. Автоматчики тоже штыки.

ЖУКОВ. Считаете, что у вас в 5-й дивизии автоматчиков, пехотинцев, разведчиков, ручных пулеметчиков — всего 80 человек? Так ли?

ЗАХАРКИН. В 5-й гвардейской дивизии такое количество осталось.

ЖУКОВ. По вашему донесению на 10 марта в 5-й гвардейской дивизии было 7998 человек, с 10 марта 5-я дивизия почти боев не вела, спрашивается, куда она растеряла 8000 людей?

ЗАХАРКИН. Эта цифра общая, включая сюда артиллеристов, связистов и другие спецчасти, включая обозы. На 10 марта дивизия имела не более 450 штыков.

ЖУКОВ. Это все ясно. Я знаю, сколько кого положено по штату, и при 8000 должно быть минимум полторы тысячи штыков, по-видимому, не совсем хорошо знаете штаты, а потом гадаете. Где люди, доложите? По вашему донесению штыков было в дивизии не 450, а 1330 штыков, доложите, где люди?

ЗАХАРКИН. Докладываю, что штыков в стрелковых полках осталось в дивизии не более 80, не считая штыков танковых, пулеметчиков, артиллеристов, минометчиков и ручных пулеметчиков. Все.

ЖУКОВ. Вы запутались, слушая на веру несерьезных людей. Танки вы могли за это время переправить два раза. Наличие артиллерийского огня не есть основание для военного человека. Танки переправить немедленно, несмотря на наличие артиллерийского огня; в момент переправы артиллерию противника бомбить самолетами и взять под огонь своей артиллерии. Учет дивизии по штыкам, только по штыкам, неправилен. За время войны штыковых ран почти не видим, а вы все надеетесь на штык. Мы же воюем не с кремневым оружием. Сейчас решающую роль играет артиллерия, минометы, пулеметы, танки, авиация. Поэтому как-то странно звучит скорбь о штыке. 5-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которую вы считаете как потерявшую боеспособность, отвести в мой резерв в район Едрыши, Семеновское, где она будет приводиться в порядок и укомплектовываться. Какая у вас еще имеется дивизия на левом фланге слабая, по вашему мнению?