— Брюн? — окликнул Эрик. — Я понимаю, что вся наша ситуация как минимум сложная. Но я бы хотел, чтоб ты вышла за меня замуж. Я не обещаю тебе луну с неба, но сделаю все, чтоб ты была счастливой.

Брюн молчала еще с минуту, потом ее губы дрогнули, и Эрик услышал негромкое «Да».

— Да, — повторила Брюн уже более четко. — Да, я согласна.

Эрику вдруг стало легко-легко, словно груз тяготивших его забот куда-то исчез с его плеч, оставив только головокружение. Они поднялись, Эрик обнял Брюн и, когда она уткнулась лицом в его грудь, подумал, что наконец-то все сделал правильно. Наконец-то все шло так, как нужно.

— Я тебя люблю, слышишь? — негромко произнес он те слова, которых никому не говорил уже много-много лет. — Наверно, с первого вечера в Геренхаусе.

Брюн тихонько всхлипнула, и Эрику казалось, что он слышит, как стучит ее сердце: быстро-быстро, словно хочет вырваться и убежать.

Ее лицо и губы были солеными от слез. Эрик целовал Брюн, понимая, что его поиски счастья — долгие, мучительные, наполненные сомнениями и болью — наконец-то закончены там, где он и не ожидал.

Все наконец-то было правильным.

Это и был свет.

* * *

Магофонический аппарат работал исправно. Подключенный к нему транслятор выдавал на специальное стекло передовицы столичных газет. Эрик, стоявший за пультом управления, переводил рычаги в нужные положения, и страницы перелистывались. Казалось, газета парит в воздухе — протяни руку и дотронешься до гладкой белой бумаги, размажешь свежую краску.

— Вот, самая первая статья, — Тобби, устало сидевший в кресле, указал на газетный лист.

На передовице было несколько дагерротипических снимков, объединенных в общую иллюстрацию. Развороченный взрывом самоходный экипаж, медикусы в белых балахонах, которые грузили в карету скорой помощи носилки с небрежно прикрытым тканью человеческим телом — и врезкой портрет самого Тобби, еще не вдовца, утонувшего в собственном горе, а самоуверенного, дерзкого, молодого.

«Нет больше этого человека, — подумал Эрик. — Нет и никогда не будет».

Тобби прищурился и прочел вслух.

«На Королевской набережной сегодня ровно в полдень произошел взрыв самоходного экипажа. По данным полиции, двигательный артефакт еще на этапе создания получил конструкционные дефекты…», — Тобби усмехнулся и сказал: — То есть, я бы не проверил экипаж при покупке и не работал бы с ним потом.

Эрик пожал плечами. Бог весть — может, это и на самом деле был страшный несчастный случай?

Он думал о работе со спокойной отстраненностью. Все его мысли сейчас занимала Брюн. Они расстались полчаса назад, и Эрик до сих пор чувствовал тепло ее руки. Он был искренне счастлив, и ему на какой-то миг даже стало стыдно быть настолько счастливым.

— «Водитель и пассажирка, госпожа Аурика Тобби, погибли на месте. Госпожа Аурика была женой министра инквизиции Дерека Тобби, поэтому полиция предполагает возможность теракта», — прочел Тобби и каким-то нервным жестом дотронулся до правого века, украшенного старым шрамом.

— По-моему, это правильно, — произнес Эрик. — Это ведь ваш экипаж, а не вашей жены. Вполне возможно, хотели убрать именно вас. У вас ведь есть враги?

По лицу бывшего министра пробежала тень.

— Великое множество, — признался он, и это нисколько не удивило Эрика. Странно было бы, если бы у такого человека, как Тобби, обнаружились бы друзья.

Впрочем, друзья-то как раз были, напомнил себе Эрик. Усатый Маркус, который, рискуя карьерой и головой, организовал операцию спасения и прикрытия.

— Почему это не может быть один из ваших врагов? — продолжал Эрик. — Хотели расквитаться с вами, а получилось… — он замялся. — Ну, то, что получилось.

Некоторое время Тобби молчал.

— Я думал об этом, — нехотя признался он. — Но согласитесь, если бы хотели убрать меня, то обязательно повторили бы попытку. И я сейчас не имел бы удовольствия разговаривать с вами.

Эрик внимательно посмотрел на него. По-прежнему в одежде Альберта, которая была ему велика, измученный и больной, Тобби казался маленьким, слабым — и страшным. «Лучше бы я его не воскрешал, — внезапно подумал Эрик. — Лучше бы он умер окончательно».

— А таких попыток больше не было? — спросил он, понимая, что у него, должно быть, сейчас очень глупый вид. Тобби отрицательно мотнул головой.

— Нет. Не было.

Эрик снова перевел рычажок, и на стекле появилась новая газета. На сей раз печальная статья была на третьей странице — рассказ о похоронах Аурики. На снимке Эрик увидел Тобби — растерянного настолько, что он казался вытряхнутым из жизни и не понимающим, где находится. Под руку его поддерживал давешний усач, и без этой поддержки Тобби не смог бы идти.

— Кто это? — спросил Эрик. Что-то подсказывало ему, что сейчас очень нужно прикинуться дурачком.

— Это Маркус Хелленберт, — объяснил Тобби. — Мой товарищ и заместитель. Полагаю, сейчас его назначат министром. А что?

Эрик невозмутимо улыбнулся.

— Ничего, — сказал Эрик, но Тобби сразу же смерил его мрачным взглядом и произнес:

— Нет. Если вы думаете, что Маркус…

— Я ничего такого не думаю… — начал было Эрик, но Тобби оборвал его:

— Нет.

Это прозвучало почти жалко — Тобби, лишенный всего — карьеры, жизни, всего, что делало его самим собой, не хотел потерять еще и друга. И это очень не понравилось Эрику. Очень. Он и сам не мог объяснить, что именно его настораживает, но чувство тревоги было нервным и зудящим.

На кону было министерское кресло. Эрик отлично понимал, что люди убивают и за меньшее. Организовать взрыв, прекрасно зная характер Тобби и то, что он обязательно станет мстить за жену, а потом, когда дело неминуемо придет к казни — вернуть старого друга с того света. Ни в какой политике Тобби уже ничего решать не будет, так что желанный пост однозначно останется за Хелленбертом. И совесть его будет чиста, пусть и относительно. Друга-то он спас. С того света вытащил.

— Нет, — жестко повторил Тобби. — Нет, вы неправы.

Эрик усмехнулся.

— Иногда мне кажется, Дерек, что вы читаете мои мысли, — сказал он.

— Тут нечего читать, — недовольно ответил Тобби. — У вас все на лице написано.

Он умолк, а потом добавил чуть ли не с обидой:

— Маркус мой давний друг. Он не стал бы так поступать, я его знаю.

— Хорошо, если нет, — примирительно ответил Эрик. Откуда-то издали донеслась тихая музыка — ожил старый рояль в малом зале. Должно быть, это была Брюн, кто же еще. Девушек учат играть на музыкальных инструментах, а рояль в Геренхаусе не звучал с того момента, как умерла мать Эрика и Альберта. Играть было некому. Негромкая мелодия переливалась, словно маленький ручеек, наполняла огромное здание, и в лаборатории будто бы стало светлее.