нет. А где ты, сам не знаешь. Остаётся лишь твоё зрение. И вот это зрение констатировало очень своенравное и непонятное поведение неодушевлённого дверного полотна дедовой каюты.

Просидели мы так ещё минут пять. Но ситуация нисколько не менялась. Дверь будто стояла на кончике носа циркового жонглёра, и он, жонглёр этот невидимый, ловко балансировал дверью, держа её в состоянии критического равновесия.

– Может, я её того? – предложил наш старший электрик. Прикрою для порядка…

И как раз в это время в проёме показался проходящий по коридору первый помощник капитана – судовой капеллан от всевидящей и всезнающей партии большевиков-революционеров, обязательное приложение к любому советскому экипажу, уходящему за рубеж. Он приостановился в своём целенаправленном движении по внутренним лабиринтам судна и, повернувшись всем корпусом в нашу сторону, спросил отеческим тоном:

– Техучёба?

– Она, родимая, – кивнул дед, сделав сонно-отрешённые глаза, показывая всем существом своим, что первый помощник никак не вписывается в мизансцену разыгрываемой перед ним немой пьесы.

– Наверное, заканчиваете? – предположил первый, посмотрев на часы. Через десять минут чай.

– Вот дверь закроется, тогда и закончим.

– Какая дверь? – не понял наш случайный прохожий.

– В неизвестность, – очень серьёзно сострил дед.

– Может быть, помочь чем? – предложил первый помощник.

Но чем он мог помочь нам? Прочитать политинструктаж? Пропеть заученную мантру славословия родной компартии? Больше он ничего не умел. Поэтому ответа не поступило. Все завороженно смотрели в проём так, будто это было окно в потусторонний мир. И первый, не выдержав мистического напряжения, молча ретировался, уразумев, наверное, что курс партии и правительства тут не поможет. После его ухода дверь в ритм покачиванию корпуса судна стала угрожающе раскачиваться, постепенно увеличивая свою амплитуду. Она уже подходила к дверному полотну, и все мы были в ожидании скорого удара: ещё один мах – и железная рама примет в свои объятия шатающегося отщепенца. Но в последний момент дверь внезапно остановилась, едва коснувшись рамы, и застыла на очередном затяжном па нашего парохода.

По судовой трансляции уже объявили пить чай, а дверь всё играла в какую-то непонятную нам игру, то приоткрывая прямоугольный зев проёма, то прикрывая его. Мимо нас стали проходить лица командного состава, живущие на этой палубе. Все они шли в кают-компанию на положенный по расписанию чай. Многие с любопытством заглядывали в открытый дверной проём, но быстро стушёвывались и шли дальше. Мы сидели в неком гипнотическом оцепенении, и были явно не склонны к любым словесным контактам. Томительное ожидание наложило на нас флёр видимой отрешённости от всех соблазнов этого мира. И даже крепкий грузинский чай с вареньем и оладьями не прельщал нас. Мы все жаждали одного – чтобы закончились мучительные качания дедовой двери и она успокоилась в своём штатном ложе. Но этого как раз и не происходило и воспринималось нами, как неразрешенная космическая загадка.

Опять показался первый помощник. Он с потупленным взором прошёл мимо, лишь на короткое время бросив взгляд голодного травоядного зверя в нашу сторону. За ним последовал капитан:

– На чай не опоздаете, механёры?

И тут дверь повела себя очень неинтеллигентно. Она на короткое время скрыла от нас капитана, потом он опять предстал перед нашими взорами, но не надолго. Спорадическое явление капитана народу продолжалось до тех пор, пока, наконец, дверь не распахнулась до максимума и не защёлкнулась фиксатором, уже окончательно удерживающим дверь в стабильно открытом состоянии.

– Вот теперь не опоздаем! – с некоторым злорадством в голосе почти пропел хозяин каюты вслед ретировавшемуся капитану.

После этой фразы он встал и на той же ноте допел, как дьячок в церкви:

– Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё – наша зада-а-ача!

И он тут же претворил слова гениального Мичурина в жизнь: выдернул из фиксатора дверь и с богатырским размахом швырнул её в проём. Мы уж, было, подумали, что она вылетит с другой стороны, но дверь на удивление застыла на своём положенном ей месте и закрылась. Туды её в качель!

Самое удивительное, что после этого инцидента дверь дедовой каюты стала работать, как новая. Самопроизвольные открывания под качку прекратились вовсе, замок работал безупречно, без заеданий, и даже петли перестали скрипеть.

– Умеренный стресс, – заключил дед, – иногда полезен и для неодушевлённых предметов.

Когда до нашего подшкипера донеслась весть о «починенной» двери, он с уверенностью доложил в надежде на обещанные дедом двести грамм.

– Это результат моего последнего ремонта. Я собачку там в нужном месте подпилил, вот она и встала на своё место.

– Хоть ты и мастер, – замечал дед, – но тут ты глубоко заблуждаешься. Просто собачка сидела в своей конуре и не могла до конца из неё вылезти. А кто ей мешал? Кошечка! Вот, собачка съела кошечку и теперь ей ничего не мешает. Понял?!

– Мудрёно, – отвечал на это подшкипер и, взяв в руку глубокий деревянный ящик, из которого торчали рукоятки молотков, напильников, ножовок и испачканных красками кистей шёл ремонтировать что-то ещё.

P.S. Ну и что?! – наверняка воскликнет придирчивый читатель. Где сюжет, интрига, где нить повествования и его сокровенный смысл? Ничего этого здесь нет!

И автор согласится с ним. Но не так ли порой, как эта своенравная дверь, выглядит иногда человек со своим непредсказуемым поведением, со своими шатаниями, не вписывающимися ни в один физический закон, с опасным балансированием на грани жизни и смерти? И не так ли порой мы становимся вдруг благоразумными и протрезвлёнными, когда нас чьей-то сильной и властной рукой вдруг поставят на своё штатное место и мы, наконец-то, начинаем понимать, что оно наше. Главное – вписаться в раму.

Форс-мажорные обстоятельства

Чтобы живо чувствовать всю дерзость человеческого духа, надобно быть в открытом море, где одна тонкая дощечка отделяет нас от блаженной смерти.

Н. М. Карамзин «Остров Борнгольм»

Наш пароход с языческим именем «Тор» шёл в балласте из Александрии в небольшой греческий порт Кавала. Это было в начале 90-х, когда финансовая неразбериха, благодаря распаду империи под названием СССР, дошла до своего апогея. Пароход, взятый хозяином в кредит под бешеные 70 % и несший на себе дешёвый флаг Антигуа и Барбуды, со стороны производил неплохое впечатление, но техническое состояние имел плачевное. Старые опытные механики из Рижского пароходства оставили «Тор» уже после первого короткого перехода в Петербург, и хозяину пришлось взять первых попавшихся под руку специалистов. Уходящий с борта стармех пожал мне тогда руку и сказал веским голосом командира:

– Держитесь, Сергей Павлович! Достанется вам по первое число. Сами видите, всё сыплется