Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леви и Рубенстайн понимают, что, как только человека пометили как душевнобольного и поместили в психиатрическую больницу, у него не имеется прав (если только он не находится в исключительно благоприятном общественном положении, из-за которого он прежде всего едва ли окажется в этом учреждении). Они пишут: «Люди, поступающие в учреждение самостоятельно, а не в рамках государственного принуждения, теоретически могут покинуть его по своему усмотрению, и следовательно, они не лишены свободы государством»318. Авторы понимают, что, как только человек поступает в психиатрическую больницу, — он становится психиатрическим заключенным. Против этого они не возражают.
«Различие между добровольным и недобровольным статусом зачастую существует скорее в заметках в медицинской карте, чем в жизни того человека, чья это карта»319. Леви и Рубенстайн признают, что психиатры лишают свободы как добровольных, так и недобровольных пациентов. Против этого они тоже не возражают. Они стали рупором организованного психиатрического рабства. В их тексте изобилуют и другие ложные заявления. «Конфиденциально ли общение между пациентами и клиницистами? Да»320. Разумеется, нет!321
В «Правах людей с психическими недостатками» Леви и Рубенстайн описывают, не выдвигая при этом возражений, одно из наиболее непристойных последствий претензии, будто психиатрическое принуждение является медицинской помощью: «Практически в каждом штате имеется закон, требующий, чтобы люди, их семьи и хозяйства оплачивали услуги как добровольной, так и недобровольной институционализации. Эту практику часто оправдывают правовой фикцией, согласно которой даже люди, недобровольно помещенные в стационар, вступают в негласно подразумеваемое соглашение с учреждением о том, что им предоставят помощь и заботу. Иначе, утверждается, они несправедливо обогатятся, получив услуги, за которые они не заплатили»322.
Леви и Рубенстайн говорят, что эта политика опирается на правовую фикцию. «Психическое заболевание» и «опасность для себя и окружающих вследствие психической болезни» — также правовые фикции. Леви и Рубенстайн рассматривают такие фикции как факты, поскольку они желают получить результаты, которые эти фикции, как представляется, оправдывают. Они одобряют заключение невиновных людей в психиатрические учреждения, даже если «госпитализируемый» не имеет «серьезного психического расстройства»: «Многих несовершеннолетних госпитализируют против их воли, даже когда у них не имеется серьезного психического расстройства»323. Иронично, но в процессе оправдывания психиатрического ущемления прав человека авторы осуждают то самое учреждение, которое собирались защищать. Они приходят к выводу:
Эти изменения [современные реформы в психиатрии] не сообщают всей истории. Многие люди, остающиеся в учреждениях, пробыли там два или три десятка лет, а то и дольше. Более того, хотя среднесуточная численность населения учреждений понизилась, ежегодно каждое учреждение принимает сотни тысяч людей, остающихся там на недели, месяцы и даже годы. Эти цифры представляют лишь небольшую часть неотложных госпитализаций в стационарные учреждения для психиатрического лечения, достигающую ежегодно более двух миллионов человек. Так что в эпоху деинституционализации очень много людей все еще оказываются институционализованы… недавний судебный иск против психиатрических учреждений выявил случаи, когда людей удерживали привязанными к кровати на протяжении нескольких дней подряд и в комнатах изоляции на протяжении месяцев; случаи, когда изоляция использовалась в форме мести со стороны персонала и когда людей запирали для того, чтобы иметь возможность устроить вечеринку… запреты на применение химической фиксации трудно воплотить в жизнь… разница между должным применением медицинского лечения и химической фиксацией зачастую столь же метафизический вопрос, как и правовой или медицинский324.
Позволю себе повторить: «Разница между должным применением медицинского лечения и химической фиксацией зачастую столь же метафизический вопрос, как и … медицинский», сообщают Леви и Рубенстайн. Является ли определенное лекарство должным медицинским назначением для недомогания определенного пациента — медицинский вопрос. Принимает ли пациент это лечение добровольно или ему насильственно вводят его в организм вопреки его ясно выраженному волеизъявлению представители государства — политический вопрос.
Тем не менее Американский союз гражданских свобод поощряет фарс заявления превентивного психиатрического лишения свободы в статусе медицинской меры. «Права людей с психическими недостатками» завершаются перечислением «источников», якобы подобранных для того, чтобы помочь людям с «психическими недостатками». В действительности их назначение — помогать родственникам таких людей легче избавляться от своих нежелательных «близких». «Источники» направляют читателя в Департамент юстиции CША, Американский союз гражданских свобод и Национальный альянс психических болезней. Они не упоминают ни одной организации или индивида, рассматривающих психиатрическое принуждение с точки зрения принуждаемого325. Они также искажают мои взгляды, не приводя ни одной цитаты из моих работ, а просто приравнивая их к взглядам Рональда Д. Лаинга и отвергая их в сноске326.
Заключение
Увидев название «Американский союз гражданских свобод» и узнав, что так называется организация, задача которой — защищать право американского народа на защиту свободы слова, читатель мог бы предположить, что Cоюз выступает против лишения свободы невиновных людей за то, что они говорят. Дело обстоит противоположным образом.
• Человек имеет право заявлять, что вследствие древнего контракта между Богом и Моисеем полоска земли на Ближнем Востоке принадлежит еврейскому народу. Другой имеет право говорить, что вследствие чуда пресуществления кусочек хлеба является телом Иисуса. Еще один имеет право утверждать, что, поскольку Аллах избрал Мухаммеда своим единственным пророком, шариат — единственный праведный закон. Первого называют сионистом, второго — католиком, третьего — мусульманином.
• Человек не имеет права заявлять, что он «слышит голоса», сообщающие ему, что он — Иисус. Его называют серьезно больным психически и заключают в тюрьму, которая называется «психиатрический стационар».
Американский союз гражданских свобод защищает права иудеев, католиков и мусульман утверждать свои особые истолкования действительности, называемые «религиозные верования», но не защищает права психиатрических пациентов утверждать их своеобразные истолкования действительности, называемые «бредовые галлюцинации». Между тем утверждения, отнесенные к «галлюцинациям», наравне с утверждениями, отнесенными к «свидетельствам о чудесах», являются проявлениями речи и, следовательно, подпадают под защиту Первой поправки к Конституции. Несмотря на это, Союз упорно твердит: «Единственное, против чего мы выступаем, — это попытки правительства отобрать или урезать ваши личные свободы. Такие, как ваше право высказываться в пользу или против чего угодно по своему усмотрению»327.
Моя критика позиции Американского союза гражданских свобод в отношении принудительного психиатрического вмешательства может показаться слишком злой. Я так не думаю. Давайте вспомним, что