– Сомневаюсь, что силу духа можно воспитать таким путем, – тихо сказала Мэри. – Страх перед грозой – это жуткое чувство, и нельзя забывать, что этот страх вполне обоснован.

– Чепуха! – ответил ей виконт. – Извини, Мэри, но я категорически не согласен с тобой. Некоторое развлечение в виде грома и молнии еще никогда никому не приносило вреда.

– В Испании молния убила четырех солдат в палатке рядом с той, где были мы с мужем, – сказала Мэри, – и с тех пор я не отношусь к грозе так беспечно.

– Действительно, в грозу ее охватывает панический ужас.

Мэри бросила взгляд на лорда Эдмонда, который стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. На его губах играла полуулыбка, как бы говорившая, что у него и Мэри есть тайна, известная только им двоим. Это замечание, напомнившее ей, что у них действительно есть секрет, раздосадовало Мэри. Ведь только день назад он сказал ей, что у нее нет повода обвинять его в том, что он когда-либо может поделиться с кем-то тем, что знает про нее.

– Я видел, как это бывает, – добавил он.

Миссис Бигсби-Гор сосредоточенно играла на фортепиано для нескольких танцующих пар, а молодежь уговаривала леди Элинор скатать ковер, чтобы удобнее было танцевать.

– Да. – Мэри вскинула голову. – Я боюсь гроз и хорошо понимаю ваших детей, миссис Ормсби.

– Мэри, стыдись, – с насмешкой в голосе произнес виконт Гудрич, сжав ее плечо, – ты же не можешь всю жизнь при приближении грозы дрожать от страха только потому, что однажды тебе не повезло и ты оказалась рядом с людьми, которые по глупости позволили молнии убить себя. Да и вообще, что они и вы делали в палатках во время грозы?

– Пытались остаться сухими. – Слова прозвучали более ядовито, чем Мэри того хотелось. – Это был бивак, Саймон, палаточный лагерь. Мы были частью армии на марше.

– И армия не могла предложить вам ничего лучшего? Это позор. Несомненно, должны были существовать какие-то здания. Да и, помимо всего прочего, твой муж был офицером, и вы не должны были там находиться.

– Да, конечно, я согласен, эти четверо несчастных, погибшие во время грозы, должны были бы постараться и найти другое место для смерти, – вставил лорд Эдмонд, и Мэри заметила, что он едва сдерживает гнев. – А что касается страхов Мэри, то вам, Гудрич, следует благодарить за них судьбу. В это время Мэри хочется, чтобы ее крепко держали… гм… очень крепко.

Как он мог! Мэри бросила на лорда Эдмонда обжигающий взгляд, отлично отдавая себе отчет, как не по себе стало Лиле Ормсби и Дорис Шелбурн при его последних словах.

– Я понимаю, это глупый страх, – сказала Мэри, – я изо всех сил стараюсь справиться с ним, и мне это почти удается, если я нахожусь внутри большого здания, но не иначе. – Она приветливо улыбнулась Дорис. – И пусть ваше предсказание все же не сбудется, миссис Шелбурн. Надеюсь, в одно прекрасное утро – еще очень не скоро – нас разбудит хороший английский дождик, и мы обнаружим, что наше славное лето незаметно сменилось осенью.

К счастью, подошедший в этот момент сэр Гарольд Райт пригласил Мэри на танец, и она охотно приняла приглашение.

Танцуя, Мэри несколько раз посматривала на лорда Эдмонда, который наблюдал за ней, все так же стоя у стены с полуулыбкой на губах. Мэри не нравилась эта улыбка, она казалась ей недоброй, тем более что он только что доказал, насколько коварен. Какая у него могла быть причина говорить о ее поведении во время грозы? То, что он успокоил ее в Воксхолле, было, пожалуй, единственным приятным воспоминанием о нем, а теперь и оно померкло.

И Мэри рассердилась на себя, неожиданно обнаружив, что со вчерашнего дня, а точнее, после утреннего разговора с леди Элинор, она все время искала в лорде Эдмонде признаки исправления, искала что-то такое, чем можно было бы оправдать ее физическое влечение к нему.

Мэри прекрасно понимала, что все это чрезвычайно глупо. Быть может, давным-давно он и был другим – несомненно, был, и, конечно, не только он один виноват в том, как сложилась его жизнь. Вероятно, ему можно посочувствовать, но все это не оправдывает его теперешнего хамского поведения и не пробуждает симпатии и уважения к нему.

Накануне Мэри позволила чувствам затмить разум, но его комментарии по поводу ее поведения в грозу ей не понравились, совсем не понравились, и она решила, что никогда этого не забудет.

Немного позже, когда она вместе с виконтом беседовала со священником и миссис Ормсби, лорд Эдмонд с улыбкой коснулся ее плеча.

– Вальс, Мэри. Я слышу, миссис Бигсби-Гор играет вальс.

Это даже отдаленно не было похоже на бал, просто сидевшая за фортепиано леди с энтузиазмом, но без особого искусства играла, несколько пар танцевали на свободном пространстве гостиной, а другие гости стояли или сидели, наблюдая за танцующими и беседуя, и вся обстановка была совершенно не подходящей для ссоры.

– Вы, наверное, уже раскаиваетесь в своем поведении? – придав своему лицу самое любезное выражение, обратилась Мэри к лорду Эдмонду.

– Я, любовь моя? Спасибо, Мэри, что ты так хорошо обо мне думаешь, – ответил он все с той же полуулыбкой.

– Что вы имели в виду, говоря, будто мне надо, чтобы меня крепко держали во время грозы? – Мэри хотелось бы – о да, она действительно этого очень хотела – пощечиной убрать эту улыбку с его лица.

– Будто? – Опустив глаза, лорд Эдмонд посмотрел на ее губы. – Будто? Если я правильно помню – а я уверен, совершенно уверен, что не ошибаюсь, – я действительно очень крепко держал тебя во время одной грозы. Не знаю, мог ли я быть еще ближе к тебе, если бы даже очень постарался. Понимаешь, женское тело допускает только определенную степень погружения в него.

– Вы омерзительны, – стараясь не покраснеть и не привлечь ничьего внимания, огрызнулась Мэри. – Вероятно, вы хотели бы вернуться к виконту и Ормсби и повторить эти слова для них. Вы упускаете великолепную возможность опуститься еще ниже в глазах общества. Нет, вероятно, вам еще больше хотелось бы остановить музыку и сделать публичное объявление. Ведь это такая захватывающая подробность, что грех делиться ею всего лишь с двумя-тремя людьми.

– Улыбнись, Мэри. Если ты не хочешь, чтобы весь мир стал свидетелем твоего негодования, улыбнись. – Он говорил раздражающе протяжно, а Мэри ненавидела людей, растягивающих слова, в таком произношении было что-то неестественное.

– Если бы я сейчас на минуту осталась наедине с вами, – улыбнулась она, – у вас в ушах зазвенело бы раньше, чем вы что-нибудь со мной сделали. Скажите спасибо, что мы не одни, милорд.

– Спасибо? Я как раз мечтаю остаться с вами наедине. Но только дольше, чем на минуту, Мэри, значительно дольше. Не сомневаюсь, даже на известном тебе столе это заняло у меня больше чем минуту. Ну, улыбнись!

– Я предпочитаю закончить этот разговор, мы будем танцевать молча, если вы будете так любезны. – Мэри опять улыбнулась.